Влюбляясь в Бентли - Адриана Лав

Он не обращает на них внимания, проходит сквозь них, берет меня за локоть и ведет вверх по ступенькам.

— Женщины всегда так на тебя смотрят?

— Не знаю. — Кажется, ему неловко говорить об этом. — Почему ты спрашиваешь? Ты ревнуешь? — прямо спрашивает он.

— Вовсе нет, — говорю я.

Когда мы входим в вестибюль, его телефон звонит, и он проверяет экран, набирая ответ. Стерлинг хватается за металлические ворота лифта, поднимая его. Я колеблюсь, не очень уверенная в таком старом лифте. Уголок его рта приподнимается.

— Это безопасно. Я обещаю.

Я вхожу, он захлопывает ворота, и мы поднимаемся. Шкивы воют, и когда лифт с рывком останавливается на последнем этаже, я вынуждена схватиться за стену, чтобы не потерять равновесие. Стерлинг бросает на меня косой взгляд и поднимает ворота, качая головой.

— Думаю, в следующий раз я предпочту спуститься по лестнице, — говорю я.

— Лестница в процессе строительства. — Он вставляет ключ в тяжелую металлическую дверь. — Дом, милый дом, — усмехается он, широко распахивая дверь, позволяя мне пройти первой.

— Это именно то, что я ожидала, — говорю я вслух, проходя внутрь квартиры.

— Правда? — Он опускает вещевой мешок на паркетный пол светлого цвета. Его ключи стучат по барной стойке, отделяющей современную кухню от остальной части квартиры.

Я не отвечаю, не желая оскорбить его, сказав, что ожидала чрезмерного изобилия. И вот оно передо мной.

Это большое открытое пространство без внутренних стен. Здесь есть зона для отдыха, зона для сна и зона для еды. Единственное помещение, которое не видно, как только вы входите, — это ванная комната. Я могу только представить, на что она похожа. Вся внешняя стена квартиры сделана из старого кирпича, с длинными окнами, из которых открывается вид на город. Потолок смехотворно высокий, с открытыми деревянными балками. Светильники направлены на картины, висящие на стенах. На кухне сверкает нержавеющая сталь. Полы из твердой древесины с естественным освещением тянутся во всех направлениях, придавая квартире дополнительную художественную атмосферу. Вся мебель Стерлинга либо черная, либо белая, либо их сочетание.

Я прохожу по всей квартире, притворяясь, что меня это не поразило. Но, честно говоря, это искусство, висящее на стенах, действительно делает это место впечатляющим, ну, и черное пианино, идеально расположенное у окон от пола до потолка.

— Ты играешь? — спрашиваю я, проводя кончиком пальца по глянцевой поверхности пианино.

— Нет. — Он прячет руки в карманы, его плечо слегка выгнуто вперед. Я подозрительно смотрю на него.

— Ты лжешь?

— Я купил его ради эстетики, думал, что оно добавит что-то в пространство, — настаивает он.

— Ты прав. Оно действительно что-то добавляет пространству. А искусство? — Я медленно прохожу по периметру комнаты, изучая странные картины. — Тебя также интересует только эстетика? Или ты художник?

Я наклоняю голову, мой взгляд останавливается на импрессионистической картине бородатого бездомного, стоящего у входа в переулок. На его испачканной ладони блестят три пенни и пятак. Он улыбается, показывая один кривой зуб. Я чувствую запах алкоголя и ощущаю, как человек сдается бездомной и отчаянной жизни. Но чем больше я сосредотачиваюсь на картине, тем больше понимаю, что это я проецирую несчастье; мужчина же выглядит довольным, что в некотором смысле является счастьем. Многие ли из нас могут сказать, что они довольны?

Дальше на стене изображен мальчик, бегущий босиком по мутной воде, вытекающей из канализационного стока. Вдоль улицы мальчика стоят нищие дома. Его штаны слишком коротки, а верхняя часть тела обнажена, демонстрируя мальчишескую грудь. Он — пример недоедания, но улыбается. Мое сердце разрывается от жалости к мальчику на картине. У меня такое чувство, что он попал в ловушку и никогда не освободится от нищеты. Но опять же, я проецирую свою собственную печаль. Мальчик выглядит счастливым.

Все произведения искусства, висящие на стенах Стерлинга, — каждое из них вызывает во мне сильную реакцию.

Оглянувшись через плечо, я вижу, что он внимательно наблюдает за мной. Он нервничает. Я вижу это по тому, как его верхние зубы ловят пирсинг в нижней губе, заставляя ее подрагивать. Он не хочет, чтобы я анализировала то, что у него на стенах. Мой желудок вздрагивает от понимания. Никому не нравится, когда критикуют его собственные работы.

— Я предпочитаю картины, которые говорят уродливую правду, — объясняет он, пожимая плечами, и, оставив меня, идет в сторону кухни.

Я следую за ним. Уродливая правда. То же самое он сказал, когда я стала свидетелем того, как его отец ударил.

— В холодильнике есть еда и вода в бутылках. Закуски в шкафу. Ешь все, что хочешь. Кому-то это нужно. — Он распахивает один из верхних шкафов, демонстрируя всю нездоровую еду, загромождающую внутреннюю часть шкафа, движение демонстрирует его сильные бицепсы. Я схожу с ума. Этот парень может нанести серьезный ущерб, если решит поиграть в грубую борьбу.

— Ты в порядке? — мягко спросил он.

— Да. Сегодняшний вечер был сумасшедшим. Подавляющим. Я пытаюсь все это переварить.

Он продолжает, решив накормить меня. Он берет пакет чипсов из шкафа, разглядывая упаковку.

— Может, стоит проверить срок годности, прежде чем что-то есть, некоторые из них были здесь уже давно. — Отойдя от еды, он направился к зоне отдыха в центре комнаты: небеленый диван и два огромных кожаных кресла, стеклянный столик с черными коваными ножками и черный пушистый ковер.

— Я не смотрю телевизор, поэтому никогда его не покупал, но здесь есть компьютер. Ты можешь им пользоваться.

Дальше — спальня, все это часть открытой планировки. Поскольку здесь нет стен, у меня нет причин паниковать, находясь в его спальне… за исключением двуспальной кровати, которая, кажется, занимает весь угол квартиры.

Она полностью застелена белым постельным бельем и черными подушками. Изголовье кровати придвинуто к кирпичной стене, выходящей на внешнюю сторону квартиры.

Он откидывает плед на кровати, и мгновенно все становится реальным. Я нахожусь в квартире незнакомца в Лос-Анджелесе, одна. Я смотрела передачу «Нераскрытые тайны». Любой человек со здравым смыслом предупредил бы, что это опасное поведение для молодой девушки. Но он — кузен Колтона, — шепчет мой здравый голос, как будто это нормально.

Мое горло сжимается, когда он достает футболку и пару боксеров из одного