Просветленные не берут кредитов - Олег Гор

Но в этот момент я ему не поверил.

Мы продолжали спускаться, но я ощущал себя так, словно взбираюсь в гору с грузом за плечами.

Я так и не смог осмыслить все то, что сказал мне брат Пон, уложить все в стройную систему. А когда попытался отвлечься, заняться обычными медитациями, которые практиковал на ходу, выяснилось, что тяжкая ноша непонимания мешает мне, отвлекает не хуже, чем сверкающий образ будды Вайрочаны.

Переместить сознание в воображаемое дерево я не смог.

«Установление в памяти» пошло с невероятным скрипом, и я уж совсем пал духом, поняв, что и полное осознавание, освоенное больше года назад, перестало получаться. Счастье еще, что брат Пон сказал, что изображать дурачка больше нет смысла и что я могу выкинуть посох, вернуть ему колокольчик и вести себя как обычно.

Во второй половине дня мы наткнулись на дорогу, разъезженный проселок, и по обочине оказалось идти намного легче.

Эта дорога вывела нас на другую, и тут начали попадаться островки асфальта — потрескавшегося, старого, едва державшегося под натиском погоды и растительности, но настоящего.

Первой же машиной, что проехала мимо, к моему удивлению, оказалась раздолбанная «шиши-га» — ГАЗ-66. Она остановилась, из кабины выбрался водитель, и вскоре мы карабкались в кузов, заваленный обрезками огромных, покрытых ржавчиной металлических труб.

На детище отечественного автопрома мы ехали несколько часов.

Горы отодвинулись назад, ушли к горизонту, лес поредел, стали попадаться вырубки. Промелькнула одна деревушка, вторая, третья — все похожие друг на друга как две капли воды.

«Шишигу» мы покинули на крутом повороте.

Брат Пон на прощание благословил водителя, и мы зашагали по тропке, что поднималась на вершину холма, где через заросли просвечивали желтые стены и бурые крыши из престарелой черепицы.

— Монастырь Пхи Май, — объявил мой наставник, когда мы очутились у небольших ворот с чем-то вроде башенки над ними.

Он не успел постучать, как створка из темного дерева открылась и наружу выскочил монашек лет пятнадцати. Отвесил несколько поклонов кряду и затараторил, уважительно сложив руки перед лбом.

Судя по тому, что на его физиономии я заметил почтение, крепко сдобренное опаской, брата Пона тут знали.

Монастырь Пхи Май был невелик, со всех сторон его окружала крытая галерея, населенная высеченными из черного камня бодхисаттвами и буддами. Они сидели в позе лотоса, выстроившись в два ряда, и благосклонно глядели перед собой, некоторые могли похвастаться накинутой на одно плечо лентой из золотистой ткани.

Ниши в стене занимали еще какие-то фигурки, слишком мелкие, чтобы я мог их разглядеть.

В центре двора, образованного галереей, находилось святилище, за ним библиотека и жилой корпус. Все они выглядели ужасно обветшавшими — осыпавшаяся штукатурка, выцветшие, едва различимые фрески, потемневшие от времени деревянные двери, облупившаяся краска.

Но всюду стояли цветы и даже маленькие цветущие деревца в больших горшках, и украшавшие крыши золоченые драконы-наги выглядели не агрессивными, а добродушными.

Навстречу нам вышел еще один монах, куда старше первого, и его уже я поприветствовал поклоном. Затем нас накормили, и мы стали обладателями крохотной, два на два метра кельи с лежаками из обожженной глины и узким оконцем, закрытым от зноя ставнями.

— Как тебе здесь? — спросил брат Пон.

Я поднял большой палец.

В Пхи Май мне, несмотря на царившую в его стенах атмосферу увядания, очень понравилось. Мрачные мысли, что терзали целый день, сгинули, точно не посмели вместе со мной пройти через ворота, а в душе воцарился мир.

— Да, тут спокойно, — подтвердил монах. — Когда-то я здесь жил, едва ли не год. Веселое было время…