Просветленные не берут кредитов - Олег Гор

Если даже тут нет крокодилов, то наверняка есть менее заметная, но не более приятная кишечная палочка и ее многочисленные родственники, что так любят селиться внутри человеческого организма.

Но брат Пон, к моему удивлению, свернул с дороги и затопал к реке.

Что он собрался делать? Пуститься вплавь на другой берег? Устроить омовение?

Вода оказалась не просто мутной, а грязно-бурой, маслянистые волны лениво лизали пологий берег.

— Сейчас надо подождать, — сказал брат Пон как ни в чем не бывало, усаживаясь в чахлой тени.

Спросить «чего именно?» я все равно не мог, поэтому устроился рядом и занялся медитацией.

Из транса меня вывел раскатистый звук работающего движка, и, открыв глаза, я обнаружил, что из-за речной излучины выплывает ужасно обшарпанная самоходная баржа, груженная бревнами.

Брат Пон вскочил и замахал руками.

Он хочет привлечь внимание людей на борту? Зачем?

— Дальше двинемся по воде, — бросил монах через плечо. — Хватит ноги бить.

И он завопил что-то то ли на тайском, то ли на лаосском — языки похожи примерно так же, как русский и украинский, и чужаку-фарангу отличить один от другого на слух не просто сложно, а невозможно.

К моему удивлению, судно начало замедлять ход, окошко рубки открылось, из него высунулся некто чумазый, голый по пояс. Разнесся над речной гладью басовитый голос, и по барже забегали люди, заскрипели тали, на которых висела престарелая моторная лодка.

Шлепнулась на воду с гулким хлопком, а в следующий момент уже неслась к берегу.

— Не отставай, — сказал брат Пон, подбирая полы своего одеяния.

Управлявший лодкой парень в ковбойской шляпе белозубо нам улыбнулся и сделал глубокое ваи. Монах перескочил через борт, я последовал за ним с куда меньшим изяществом, стукнулся коленкой и зашипел от боли.

Взревел лодочный мотор, помнивший наверняка времена древних лаосских королей. Баржа надвинулась, ее облезлый борт, где ржавчина боролась с остатками краски и побеждала, очутился прямо перед нами.

Через пять минут мы оказались на судне.

Встретить нас явился капитан, тот самый голый по пояс чувак, щеголявший басом оперного певца и замызганной фуражкой, что когда-то наверняка украшала голову настоящего морского волка.

Судя по всему, нам предложили устроиться в одной из кают, но брат Пон отказался.

— Там так же жарко, как тут, — сказал брат Пон, когда мы расположились прямиком на бревнах. — Зато куда более душно… А здесь ветерок, красота и виды роскошные… Правда ведь?

Плыть по реке и вправду было куда комфортнее, чем топать пешком.

Пейзаж менялся неторопливо, возникали и уползали назад группы деревьев, голые поля, пасущиеся буйволы, рыбацкие лодки на водной глади, группы стирающих белье женщин, мостки и пристани. Встречались селения, все какие-то блеклые, словно придавленные зноем, небольшие храмы.

Один раз навстречу попалась точно такая же баржа, разве что пустая, и два судна обменялись приветственными гудками.

Наше ржавое корыто мягко колыхалось на водной глади, волны равномерно плескались о борта, что-то поскрипывало, и все это навевало дремоту, и с такой силой, что противостоять было невозможно.

Глаза слипались, сознание уплывало.

Сначала я попытался бороться, но затем сдался.

Проснулся я перед закатом и некоторое время лежал, глядя, как скользят по воде длинные тени.

— Хватит валяться, — заявил брат Пон, подходя к тому месту, где я устроил лежбище. — Прирастешь к этому дереву и станешь таким же бревном…

Я с кряхтением встал, принялся отряхивать одежду от кусочков коры.

— Как у тебя дела с разложением объекта? — спросил монах, когда я покончил с этим важным делом.

Я показал большой палец.

В последние дни у меня на самом деле все выходило просто на загляденье — предмет, на котором я задерживал внимание, быстро терял цельность, превращался в набор не связанных друг с другом кусков материи.

Бревно стало чем-то вроде целого мира, совокупностью объектов, соединенных вместе.

Причем удавалось «разобрать» подобным образом нечто вроде бы монолитное, например ставень в окне.

— Тогда пойдем дальше, — брат Пон потер ладони. — Созерцай какое-нибудь бревно.

Деревья, перевозимые баржой, были сантиметров сорок в диаметре, и покрывала их черная кора с серыми прожилками. Я мог видеть годовые кольца, прогрызенные жуками канальцы, надрубы, оставленные крепежными тросами или топорами.

Сосредоточиться удалось без особого труда, окружающий мир исчез, сгинула река, баржа с ее шумной командой. Зато бревно стало чем-то вроде целого мира, совокупностью объектов, или, точнее, впечатлений об объектах, независимых, хоть и соединенных вместе.

В какой-то момент я перестал понимать, на что именно смотрю.

Нет, слово «бревно» осталось в сознании, но оно не имело отношения к тому, что видели глаза и осознавал мозг.

— Прекрасно, — голос брата Пона доносился приглушенно, будто через слой ваты. — Теперь соседнее точно так же.

Ранее я не пробовал, находясь в таком состоянии, переносить внимание с одного объекта на другой и на миг испугался, что ничего у меня не выйдет, но поле восприятия неожиданно легко расширилось, и теперь я видел уже два комплекта разнообразных явлений.

— Давай третье, — велел монах. — Это будет нетрудно.

Он оказался прав — я справился очень быстро.

— Хорошо, — продолжил брат Пон. — Теперь выбери от каждого бревна фрагменты схожего вида. Скажем, бороздки на коре, и объедини их все в нечто целое, чтобы они воспринимались как единство.

Как взяться за эту задачу, я не имел представления, а спросить не мог, даже выразить своего недоумения не имел возможности, поскольку это привело бы к потере концентрации.

— Пробуй-пробуй, — ободрил меня наставник. — Удали все прочее.

Пусть не сразу, но у меня получилось, остались лишь три комплекта сребристо-серых прожилок, каждый висел в пустоте, напоминая сетчатую оболочку для цилиндрического предмета.

А потом они будто срослись краями, и я понял, что смотрю на нечто… что-то… Объект этот не напоминал ничего из того, что я видел ранее, а еще он шевелился, жил, дышал! Когда он двинулся на меня, я ощутил удар страха в солнечное сплетение, заморгал, пытаясь отодвинуться.

Рывком вернулось обычное зрение, я понял, что сижу там же, тяжело дышу и весь покрыт потом. Солнце зашло, на носу и на рубке зажгли фонари, но мы оказались в почти полной темноте.

Интересно, как я тогда видел бревна?

— У тебя получилось, — сказал брат Пон удовлетворенно. — Говори.