Охотники до чужих денежек - Галина Владимировна Романова

– Так не подпускает он никого к себе. Окопался, ювелир проклятый, словно жук навозный, и лишь ухмыляется в ответ на мои деловые предложения. Я уж к нему и так и эдак, а он ни в какую!

– Ну, а я-то здесь при чем? – попытался изобразить недоумение Виталий Эдуардович, хотя проблема гостя становилась ему более-менее понятной. – Вы – деловые люди и всегда между собой сумеете договориться.

– Не получается! – обрадовался непонятно чему тогда Потехин и ударил рукой об руку. – И ведь что придумал, стервец!..

– Что же? – прикрылся Гончаров непроницаемым взглядом.

– «Крыша» у меня, говорит, настолько надежная, что никому ее не перепрыгнуть. И перстом в вашу сторону указывает. Я-то было ему не поверил, думал – блефует. Но из надежных источников вдруг узнаю, что это правда! И что мощный покровитель нашего ювелира – это не кто иной, как всеми уважаемый...

– И что дальше? – неприветливо перебил его хозяин кабинета и выразительно посмотрел на стенные часы, мерно размахивающие маятником. – Ваша осведомленность, конечно же, вызывает невольное восхищение, но ничего не меняет. Ситуация останется прежней, дорогой вы наш Альберт, не знаю, как вас по отчеству. Если это все, о чем вы хотели поговорить со мной, то, думаю, вам пора.

Потехин несколько минут молчал, криво ухмыляясь. Затем, когда нетерпение Гончарова стало более чем очевидным, встал со стула. Стер с лица недобрый оскал и, протянув руку, принялся прощаться:

– Всего доброго, Виталий Эдуардович, всего доброго. Извините, что отнял у вас время. Думал, что достигнем понимания, но коли не судьба, так тому и быть...

Гончаров пожал протянутую руку, поражаясь про себя силе длинных, можно сказать, даже изящных пальцев, и почти приветливо попросил:

– Не тронь его больше, Альберт. Не нужно. С тебя и так достаточно. Не бедствуешь.

– Понял, конечно же! – Потехин примирительным жестом выставил обе ладони вперед. – Попытка не пытка, спрос не беда, так ведь? Ну, будем здоровы...

Он ушел, оставив после себя шлейф дорогого одеколона и неприятное, непроходящее чувство недовольства собой. Гончаров, как мог, пытался заглушить его, на все лады успокаивая себя тем, что не так страшен черт, как его малюют. Что не такой величины этот «дон Корлеоне», каковым хочет казаться. Что никогда не посмеет он поднять руку на него и на все то, что находится под его защитой.

Но Гончаров просчитался...

Беда нагрянула неожиданно и совсем не с той стороны, откуда, казалось бы, должна была нагрянуть. Те дни были заполнены предвыборной гонкой. Виталий Эдуардович редко бывал дома, мало общался с семьей. Но, как ему тогда казалось, телефонных разговоров вполне достаточно для того, чтобы быть в курсе происходящего. Он сильно ошибался. Он недооценил силы своего противника, как недооценил и всей мощи его коварства.

– Эти снимки должны будут тебя утешить...

Потехин швырнул ему на стол толстый пакет с фотографиями. Как он нашел ту квартиру, где они работали, готовясь к выборам, оставалось загадкой. Но когда явился туда без предупреждения и без должной вежливой улыбки на красивой холеной физиономии, Гончаров разволновался. Когда же ему на стол лег этот толстый пакет, волнение достигло апогея. Трясущимися пальцами он надорвал плотную бумагу, и на стол веером посыпались непристойные снимки, главным персонажем которых была его дочь. Его маленькая белокурая Ленка, которую он боготворил с рождения и за которую был готов кровь отдать по капле. Первым желанием было порвать все это, не смотреть, чтобы не утонуть в волнах брезгливости, что принялись захлестывать его с головой. Но потом, подстегиваемый непонятно каким дьявольским наваждением, он посмотрел все до единого.

Надо было отдать должное этому Князю Тьмы, он постарался на славу. Мало того что превратил его невинное дитя в распутную шлюху (Гончаров насчитал пятерых партнеров, пользующих ее в различных комбинациях). Так он еще и приучил ее к наркотикам. С десяток снимков свидетельствовали об этом: жгут, шприц, вздувшиеся венки, поплывший взгляд, с трудом фокусирующийся на объективе. Это был его и не его ребенок. Он не узнавал ее, он смотрел на ее распятое под «жеребцами» тельце и не мог подавить гадливости.

– Что тебе нужно, чудовище?! – только и смог он выдавить полчаса спустя.

– Отдай мне Симакова, – просто, без лишней суеты потребовал Потехин и, кивнув на фото, разбросанные на столе, посетовал: – Каково будет твоим избирателям... А они ведь тебя боготворят. Да, думаю, и работы лишишься, а что уж говорить об уважении...

– Ты убил ее! – простонал тогда Виталий Эдуардович, еле сдерживаясь, чтобы не вцепиться Потехину в горло. – Она потеряна для самой себя, для общества...

– Не нужно так драматизировать, – цинично заметил Потехин. – Укололась она всего лишь пару-тройку раз, это не страшно. Привыкнуть не успела. Ну а что касается секса с этими парнями... Извини, брат, но она так просила еще и еще... И к тому же в этом ее вины нет, это ты предал ее, Виталя. Ты! Ты не согласился на мои условия. Ты пожалел своего друга-приятеля и пожертвовал дочерью...

Гончаров был сломлен. Он был растоптан. Он ненавидел всех в тот самый момент: Потехина, себя, Лену, жену, которая не смогла усмотреть за дочерью, предостеречь. Он не хотел больше жить, и лишь самодовольство на физиономии врага удержало его в тот момент от самоубийства. Но Лена...

Девочка не выдержала. Когда он швырнул ей в лицо обвинения вместе с фотографиями, она побледнела и молча ушла к себе в комнату. Битых два часа жена пыталась уговорить ее открыть дверь, на коленях умоляя его простить неразумную девочку и выломать дверь наконец. Он был неумолим и все, на что оказался способен в тот момент, – это громко хлопнуть дверью и уйти из дома.

Он бродил сонными улицами до утра, подолгу останавливаясь у сверкающей витрины ювелирного магазина, принадлежащего Симакову. Мужик хотел работать честно. Не хотел идти на поводу у криминала и вершить темные дела. Что же... придется ювелиру расстаться со своей розовой мечтой, потому как он отрекся и от него тоже. Хотя спасать теперь уже было нечего.

Леночка покончила с собой через неделю после выборов. Все это время она не выходила из своей комнаты. Тарелки с обедами и завтраками оставались нетронутыми. А в один из светлых весенних дней она повесилась, перекинув веревку через трубу центрального отопления.

Жена пережила ее ровно на один месяц. Умерла от инфаркта. Причину смерти констатировал патолого-анатом. Раньше она никогда не жаловалась на сердце.

Гончаров остался в своей большой квартире наедине со своим непомерным горем. Верная баба Таня не покидала его все это время, боясь, что он, по примеру дочери, покончит с собой. Но он остался жить.

Остался, чтобы насладиться зрелищем страшной гибели своего врага. Эта мысль прочно засела у него в голове, надсадно ноя там денно и нощно. Гончаров знал, что, пока Потехин жив, покоя ему не будет. Вот тут-то Валентин, его верный соратник и друг, предложил ему создать что-то наподобие отряда возмездия, состоящего из них и еще пары-тройки боевиков из бывших воинов, побывавших в «горячих точках».