Американская ржавчина - Филипп Майер

Шум начал стихать лишь ближе к полуночи, хотя, может, было всего десять вечера или три часа ночи, фиг поймешь. Часы-то отобрали. Но наконец в щель окошка просочился дневной свет, Поу услышал шаги, звяканье ключей, дверь камеры, щелкнув, открылась. Новый охранник, молодое лицо с жиденькими усиками, смотрит в упор.

– Завтрак в течение часа, – сообщил надзиратель. – Если хочешь жрать, шевели копытами.

А он и позабыл, что всю ночь маялся от голода, но понял, что не представляет, куда надо идти, чтоб позавтракать. Ладно, чем спрашивать, лучше сам поищет. Поу подскочил, торопливо оделся. Хорошо, что он вчера смастерил себе ремешок, молодец; из соседней камеры донесся звук громко опорожняемого кишечника, не слишком приятный. Гадят здесь практически у всех на виду, есть какая-то шторка, но чисто символическая.

Вали уже на завтрак, скомандовал он себе.

Камера располагалась на втором этаже, выходила в бетонный проход вдоль всего яруса. В конце ступеньки. Довольно высоко, футов пятнадцать-двадцать, падать не хочется. Почему бы не сделать перила повыше. Но может, они таким образом избавляются от лишних заключенных, места же не хватает, вон пришлось даже открыть старую тюрьму около Питтсбурга, которую раньше законсервировали, когда построили эту. А потом решили, что надо упечь побольше народу за решетку, и пустили в ход старую тюрягу, и теперь их у нас целых две.

Внизу, на первом этаже тюремного блока, он оказался в толпе других заключенных, медленно ползущей в одном направлении. На него поглядывали, но не заговаривали, может, еще слишком рано для разговоров. В главном коридоре в поток вливались все новые люди из других блоков, образовался даже затор, пробка из человеческих фигур. Поу смотрел прямо перед собой, потом на флуоресцентные лампы на потолке, на сверкающий линолеум, куда угодно, лишь бы не встретиться глазами с другими. Пахло едой, и пахло неаппетитно, вроде школьной столовки, только хуже.

В столовой шум стоял такой, как будто здесь разгорался бунт заключенных, бедлам, вот как это называется; те, кто не орал, гомонили во весь голос, сотни умалишенных, может и тысячи, и ни одного надзирателя. И никакой не бунт, обычная, видать, обстановка. Здесь любую пакость можно провернуть. Он бы поискал другое место для завтрака, вот только тут вам не тюремный ресторан, где можно заказать стейк и сидеть себе в уголке за отдельным столиком.

Длинные столы с приваренными лавками, наверное, чтобы не дрались ими в случае чего. Вообще в столовой расовое расслоение, черные в одном конце, латиносы в другом, белые в явном меньшинстве, они потише и в целом постарше.

В белой зоне трое мужчин сидели особняком в конце длинного стола, они тут определенно всем заправляют, все трое здоровые и в татуировках. Один с бритой башкой, но вид почему-то вполне дружелюбный, у второго черная вязаная шапка натянута по самые глаза, а у третьего, блондина, на голове такая хитроумная конструкция, что ему, должно быть, рано приходится вставать, чтоб соорудить эдакое. Оглядевшись, Поу заметил, что примерно половина собравшихся выглядят необычно накачанными; прочие либо совсем доходяги, либо толстые и дряблые, с жирными волосами, вообще вид у них нездоровый, торчки, типичные отбросы, голодранцы. И стариков много, обычных таких стариков; на самом деле, конечно, разного возраста мужики. Формально он и сам голодранец, нищета, но на деле-то нет. И вообще он больше похож на парней из лучшей части здешнего общества, одна проблема – у него только одна татушка, футбольная, на груди, над сердцем, и еще одна, с его игровым номером, на лодыжке, даже любопытно, что о нем подумают, он же не собирался в тюрьму, когда набивал их себе. Нож или там дымящийся пистолет смотрелся бы лучше. Судя по татуировкам местных авторитетов, здесь популярны символы могущества белой расы, орел или нацистский значок СС, вон есть даже портрет Адольфа Гитлера, но узнать его можно разве только по усикам, а так вообще это может быть кто угодно, одна из самых идиотских татух, что он видел, а парню с ней жить до последних дней.

Поу взял поднос и с некоторым облегчением встал в очередь. На раздаче на его поднос шлепнули два куска белого хлеба, порошковый омлет, сосиску и шмат зеленого желе; он попытался подвинуть поднос чуть в сторонку, но все равно желе ему навалили прямо поверх остальной еды. Чтобы хоть как-то проглотить эту дрянь, он взял чашку апельсинового “кул-эйд”.

Пока нес поднос, Поу опасался подножки, но обошлось, ему удалось отыскать место в белой зоне, в конце стола, рядом никого не было. Тощий патлатый парень радостно осклабился и несколько раз попытался заглянуть ему в глаза, типичный торчок, сидит на амфетамине, половины зубов не хватает. Поу его игнорировал. Еще несколько человек устроились на другом конце стола, он кивнул самому здоровому из них, но тут уж проигнорировали его самого.

Чернокожий парень, по виду ровесник Поу, подсел к нему, короткие дреды, тренировочные штаны, шлепанцы, рваная тишотка – будто только что из спортзала, таких ребят часто встречаешь в качалке. И похоже, все ему по барабану. Спокойно пересек невидимую линию, отделявшую белую зону, а может, тут существуют исключения для некоторых, трое белых паханов заметили его появление, но продолжали свой разговор как ни в чем не бывало.

– Здорово.

– Привет, – ответил Поу.

– Первый день говно, а?

– Нормально.

– Дион. – Парень протянул кулак, и Поу приветственно стукнул, назвав свое имя.

– Твой счет наверняка заморозили, так что сегодня ты в лавку не попадешь, ни тебе дезодоранта, ни шампуня, ни зубной пасты, ничего.

Поу внезапно почувствовал, что его, похоже, пытаются облапошить.

– Мне этого дерьма и даром не надо, – буркнул он.

– Любишь ходить грязным, э?

Поу промолчал.

– Ладно, Грязнуля. Найдешь меня, если что понадобится. – Парень улыбнулся и еще раз дружески протянул кулак, но Поу сообразил, что его только что оскорбили, и занялся своим завтраком.

Белые, сидевшие в отдалении, явно ожидали, что он ответит, да и сам парень, отходя, несколько раз оглянулся, но Поу молчал. Он торопливо бросал еду в рот, нехорошее у него было предчувствие, так что старался есть как можно быстрее. Народ вокруг ухмылялся, и все вернулись к прерванным делам, а Поу понял, что сейчас произошло что-то очень плохое, его будто пометили, уж очень быстро.

Подошел еще один черный, пересекая незримую границу; высокий и очень грузный, шрам через лоб и нос, как жирная розовая гусеница, руки сплошь в наколках, хоть их и не различить на фоне темной кожи.

– Здорово, Грязнуля.

Поу промолчал. В столовой ни одного надзирателя. На них начали обращать внимание.

– Эй, Грязнуля, дай-ка мне сосисочку.

Поу молча отодвинул поднос подальше, чтобы незваный гость не дотянулся.

– Ну спасибо.

Мужик протянул руку, но Поу отодвинул свой завтрак еще дальше. Тогда негр резко наклонился, почти прижавшись рожей к лицу Поу, и громко заржал, забрызгав Поу слюной.