Записки неримского папы - Олег Батлук

Жену. Сходи, говорю, жена, на молочную кухню с этой жеваной справкой. Там такая баба страшная, она меня просто убьет. И жена согласилась.

Верьте в себя и ничего не бойтесь!

Я порой могу прильнуть к жене украдкой, приобнять старушку. В браке это, конечно, лишнее, но я порой срываюсь.

В такие моменты кто-то обязательно стучит мне сзади по тому месту, где спина гордо перетекает в ноги. Артем тут как тут. Каждый раз. И этот его стук по моему известному месту – по ощущениям до боли знакомый.

Точно так же в «Джентльменах удачи» зэк отвешивал пендель герою Леонова со словами: «Деточка, а вам не кажется, что ваше место возле параши?»

Я проснулся посередине прекрасного сна, вероломно разбуженный Артемом: мне снилось, как я наполняю ванну с лавандовой пеной и вот-вот погружусь в нее.

(Плохо, конечно, что мне не снится, как я побеждаю Годзиллу голыми руками или что-то подобное, героическое; ничего не поделаешь, такое у меня девчачье подсознание.)

Жена тоже проснулась от Темкиного улюлюканья.

«О, – говорит она мне, – а ты тут? А мне послышалось, будто ты в ванну воду набираешь».

Мда.

Как-то быстро мы дожили до супружеской телепатии. Эта сверхспособность обычно позже приходит – к старичкам после золотой свадьбы в награду за годы чтения между строк и угадывания по глазам.

И вот оно мне надо? Теперь все тайны мадридского двора, все мои любовницы и заначки будут у жены как на ладони.

Ну, ладно, хорошо, кого я обманываю, но заначки-то и правда имеются!

Обычно я называю Артема Тимоша, Тема или Тимоня.

Однажды, вернувшись домой после долгого трудового дня, я поймал сыночка в коридоре:

Потом схватил его в детской:

Затем настиг в ванной:

«Да иди ты поешь уже, я тебе давно положила, – кричит мне с кухни жена, – сил больше нет это слушать!»

Я очень некультурно ем. У меня вечно все валится изо рта. Это последствие детства в большой семье с круглым обеденным столом. Приходилось набрасываться на яства голыми руками. Не было времени даже взять вилку – иначе ничего не достанется. Взглянув на пол подо мной, легко можно сказать, что было на ужин. Жалко, что у нас нет кота. Хорошо, что есть Артем. Он, плюшевый хищник, вечно следит за мной из засады. Едва я роняю кусок колбаски – прыжок, и гордый тигр неуклюже улепетывает прочь с объедками.

В нашей квартире часто можно наблюдать следующую сцену. Жена в гостиной тихо и интеллигентно сидит под торшером за пряжей. Фоном играет Гендель. С грохотом распахивается дверь кухни. Мимо пробегает Артем с куском надкушенной докторской. Через секунду за ним слонообразно проношусь я с воплями: «Отдай, я не доел!!!»

Жена поднимает голову и быстро опускает ее обратно к вышиванию. Секунду она сидит с закрытыми глазами, стирая последний эпизод из памяти. Гендель тактично стучится к ней ударными: «Продолжим, дорогая?» Гармония восстановлена.

С грохотом распахивается дверь спальни. Мимо слонообразно проношусь я с дважды надкушенной докторской. Через секунду за мной пробегает Артем с криком «ы-ы-ы-ы-ы!!!» (наивысшая степень угрозы – равносильно объявлению войны).

Гендель начинает заикаться. Жена в сердцах швыряет пряжу на пол.

Играем с Артемом в прятки.

Он стоит посреди комнаты, накрывшись с головой простыней – спрятался.

При этом сынок из-под простыни дает мне четкие инструкции, где именно я должен его искать, показывая в эти места пальцем: в шкафу, под кроватью, на балконе.

Закономерно не находя там Артема, я непременно должен рвать на себе воображаемые волосы и причитать.

Жена входит в комнату и застает нас за этим не замутненным здравым смыслом занятием.

«А что вы делаете?» – спрашивает глупая недогадливая женщина.

«Не видишь – в прятки играем», – отвечаю я.

«А», – философски замечает жена, обходя сыночка под простыней посреди комнаты по пути к балкону, где ей что-то нужно.

«Не ходи туда, там Артем спрятался», – ворчу я на нее.

«Логично», – соглашается жена, разворачивается и выходит из комнаты.

Как я умудрился пропустить тот момент, когда Артем превратил меня в персонажа сериала «Твин Пикс»?

Я всегда гордился тем, что Артем внешне похож на меня.

Но в последнее время я замечаю, как из-под моих черт в лице Артема вероломно проступают черты жены.

Как в той сцене в «Терминаторе 2», где плохой жидкий терминатор трансформируется обратно в себя из матери Джона Коннора.

Что она вообще себе позволяет, моя жена?

Срочно прекрати проступать. Верни ребенку человеческий отцовский облик.

Иногда я украдкой наблюдаю за тем, как Артем тихонько играет один, и через некоторое время начинаю чувствовать легкую боль в щеках. Только тогда я понимаю, что все это время беспрерывно улыбался. Уже почти три года прошло, а все не отпускает.

Круче этого ничего нет. А я кое-что попробовал в жизни.

«Брожу один средь множества любви», – прекрасно сказал Кортасар, исказив Дилана Томаса. Действительно, столько подвидов этой самой любви – множество.

Романтическая любовь – пожалуй, самая знаменитая из любовей. Всеядное, щедрое понятие, скомпрометированное поэтами. Оно вместит почти все, любые наши поветрия – и страстишки, и мелкие одержимости, и похоти очей, и что-то большое, проплывшее на глубине.

Любовь к родителям – эта тоже такая, сезонная, живет по синусоиде: в детстве абсолютная, в отрочестве дает течь и убывает, ко времени собственной зрелости возвращается бумерангом.

Любовь к родине – о ней трудно рассуждать всерьез: слишком часто власть расплачивается с народом фальшивками с ее изображением.

Любовь к детям – это другая лига. Она, как бытие Божие для верующих, не требует доказательств. Она рефлекторна, как дыхание; она – как воздух: будет там, когда мы вдохнем. Все другие любови мельче нас. Они помещаются в карманах. Иногда их приходится носить в рюкзаке за спиной, и тогда любовь отрастает горбом. Но чаще эти любови лишь громко звенят, как мелочь, а сами ничего не весят, и порой мы забываем, куда их засунули. Любовь к детям – громаднее нас. Мы протягиваем руки в рукава чего-то необъятного и теряемся в них, не можем высунуть пальцы наружу. Мы вдруг превращаемся в карликов, ведь эта любовь нам не по росту, эта любовь – на вырост.