Записки неримского папы - Олег Батлук

И вот я подозвал к себе Артема, вручил ему букет и напутствовал: «Неси маме». Если бы в каком-нибудь университете существовал факультет отцовского идиотизма, я был бы его деканом. Заставить малыша сделать что-то строго по плану так же утопично, как управлять котом. Между нами состоялся короткий, но весьма эмоциональный диалог (реплики Артема реконструированы по его мимике).

– Неси маме.

– Фу, что за веник, давай я его брошу на пол.

– Тема, не надо бросать букет на пол, отнеси маме.

– Ой, как он воняет, предлагаю его для верности еще пнуть ногой, чтобы пахучая тварь не ожила.

– Тема, не пинай букет, на, вот я тебе его поднял, бери, неси маме.

– Ты нормальный вообще мужик, он в три раза больше меня по размеру. Пусть лучше цветами вниз полежит.

– Тема, зачем ты воткнул букет в паркет, неси маме…

14 февраля – это всего лишь 24 часа, и мне бы их точно не хватило на уговоры. Поэтому я сгреб Артема в охапку, насильно зажал букет в его ручках и потащил эту сложную праздничную конструкцию в сторону кухни. Сынок начал упираться, рычать и пытаться ударить букет ногой, видимо, чтобы он отлетел подальше (с мячом у него неплохо выходит). На шум борьбы из кухни выбежала жена.

«Чего стоишь, тормоз, бери у него букет, пока он его не сломал, зараза», – прошипел я.

Романтика романса, мимими.

Однажды вечером мы традиционно сидели дома. Жена шуршала на кухне, Артем смотрел что-то на планшете, я громко слушал Боярского (не спрашивайте). На фразе из его песни «спасибо за день, спасибо за ночь, спасибо за сына и за дочь», я протанцевал на кухню к жене и, сверкая лысиной от напряжения, пропел ей эту фразу в расческу, как в микрофон. Она захихикала, Артем захихикал, получилось спонтанно и мило.

Но я же буквоед и перфекционист. Мне показалось, что мой перформанс был не точным, ведь у нас только сын, а дочери нет. При этом фраза из песни каноническая и узнаваемая (ну, для аудитории Боярского), и ее непросто переделать. Но я же автор, пуркуа па, каналья! (Это я в образе.) Поэтому, дождавшись следующего припева, я вновь артистично нарисовался на кухне и лирично пропел: «спасибо за день, спасибо за ночь, спасибо за Тему, нашу дочь».

Теперь это гимн нашей семьи.

Наша семья – как в легендарном фильме «Покровские ворота». Я – Хоботов, жена моя – Маргарита Сергеевна. Она – громоотвод, периодически заземляющий мои молниеносные метания.

Однажды накатило на меня что-то под вечер, открыл я томик Бродского и начал декламировать домашним вслух. Жена гремела чем-то на кухне. Артем гремел чем-то в комнате. Никто меня не слушал. Ладно меня, я переживу, Иосифа Александровича никто не слушал. Я закончил декламировать.

«Эх, – вздохнул я так глубоко, что со стен послетали последние обои, – плохая ты жена. Я тебе стихи читаю, а ты посудой гремишь. Кругом один быт и томление духа».

«Ну а ты вызови проститутку и читай ей», – неожиданно ответила плохая жена.

Умеет она порой так вот парадоксально осадить мою интеллигентскую агрессию. И Артем еще, проходя в этот момент мимо меня, крайне невпопад энергично закивал головой.

Вы, наверное, думаете, что я обиделся и уехал смотреть фрески Новодевичьего монастыря? Отнюдь. Напротив, мне даже полегчало. Потому что я сразу почувствовал себя Есениным. «Я читаю стихи проституткам…» Вот только спирт не с кем жарить. Мой маленький бандюга Артем пока на кефире сидит.

Очередное утро рабочего дня. За окном серым-серо. Кости ломит, спал я плохо. Присел дома перед выходом наружу передохнуть на диванчик – заслужил: как-никак зубы сходил почистить и бровки умыл. Эх, возраст, возраст, навалился ты на меня, как плохо закрепленный стеллаж. Что ж поделать, ладно, пора идти. Встаю с дивана, делаю один шаг и чувствую – сыпется из меня сзади что-то. Делаю следующий – точно сыпется, какой-то мелкой трухой. Я судорожно подставляю ладонь под себя, трясу задом – ядерный штепсель, сыпется! Натурально сыпется!

«Ну, что у тебя на этот раз?» – оставаясь все так же враскорячку с рукой под днищем, я поднимаю глаза: в дверях гостиной стоит жена, руки в боки.

«Ты не поверишь, – тараторю я ей, заикаясь, – из меня, похоже, песок сыпется. В натуре. Ты только не смейся».

И ведь реально страшно мне, необъяснимое рядом, уже представляю, как меня у Малышевой на Первом канале показывают.

«Да поздно уже над тобой смеяться, – говорит жена, – это не песок, а крошки от печенья. Артем утром там печенье раскрошил, а ты сел, как всегда, не глядя. Иди уже на работу».

И вздохнула – устало так, обреченно, как только жены ипохондриков умеют.

Жена выронила ложку. Подняла ложку – выронила вилку. Подняла вилку – смахнула блюдце. Я тихонько захихикал. Вдруг слышу слева от себя довольное похрюкивание. Поворачиваю голову – Артем хихикает над мамой вместе со мной, весело глядя на меня и разве что не подмигивая.

О небеса. Неужели дожил. Неужели у меня, наконец, появился союзник в доме, и теперь мы вместе сможем троллить эту непробиваемую саркастическую глыбу, каковой является моя жена.

В фильме «Комната страха» у героев была тайная комната, собственно, комната страха, где они скрывались в случае опасности.

У нас дома тоже есть такая – сортир. Это единственное помещение в квартире, дверь которого запирается изнутри.

Если срочно надо спрятаться от Артема – вам туда. А спрятаться от Артема иногда действительно надо срочно. Чтобы позвонить по мобильному телефону, не стряхивая сына с руки, как вцепившегося бультерьера. Чтобы перекусить бутербродиком, не выковыривая параллельно из малыша украденную им вредную колбасу. Импровизированный пикник на унитазе – это же так необычно.

Как-то вечером мы с женой уложили Артема спать в его комнатке. Я сел на кухне поделать что-то срочное в айпаде. Жена занималась чем-то в гостиной. Вдруг вижу: свет в гостиной неожиданно погас. Это могло означать только одно: Артем проснулся и вышел из спальни поиграть в игру «кто не спрятался – я не виноват». Мы с женой в таких случаях выключаем свет, чтобы малыш не смог разглядеть нас в темноте и отправился обратно спать. Как при налетах вражеской авиации.

Мгновенно сориентировавшись, я тоже выключил свет у себя на кухне и осторожно выглянул из темноты в гостиную: ага, горят во мраке два глаза, медвежонок-шатун застыл на пороге своей берложки. Вслушивается. Хищник! Ловит малейший шорох, чтобы напасть. Жена посреди гостиной, видимо, тоже затаилась – мне в темноте было не разглядеть. У нас с ней это уже рефлексы, все отработано до автоматизма. Еще бы – чистые джунгли! Чувствую, шерстка у меня встала дыбом от напряжения, как у суслика посреди саванны…