Записки неримского папы - Олег Батлук

Я занял стратегическую позицию ровно посередине развлекательного центра, чтобы одинаково хорошо видеть и Артема, и трофейную девочку.

Три часа нашего совместного пребывания в этом родительском чистилище выглядели примерно так.

Я посмотрел направо. Моя девочка на миниатюрной кухне кормит кукол пластиковой курицей из карликовой микроволновки.

Я посмотрел налево. Мой Артем на батуте пытается пробить головой крышу и улететь в космос.

Я посмотрел направо. Моя девочка на миниатюрной кухне кормит кукол пластиковым шницелем из карликовой духовки.

Я посмотрел налево. Мой Артем посыпает вулканическим пеплом голову. Причем не свою, а другого мальчика, который пытается уползти, но беспомощно утыкается носом в край песочницы.

Я посмотрел направо. Моя девочка на миниатюрной кухне кормит кукол пластиковой картошкой с карликовой сковородки.

Я посмотрел налево. Мой Артем устроил геноцид двухлеток (ему-то самому уже два с половиной как-никак) и заставляет их закапывать его в бассейне с разноцветными шариками.

Я посмотрел направо. Моя девочка на миниатюрной кухне складывает пластиковую посуду в карликовую посудомойку.

Я посмотрел налево. Мой Артем довел до истерики какого-то малыша, восстав прямо перед ним из-под кучи шариков в бассейне, как если бы закопанный басмачами Саид внезапно откопался перед товарищем Суховым.

Я посмотрел направо. Моя девочка на миниатюрной кухне кормит пластиковой курицей, пластиковым бифштексом и пластиковой картошкой всхлипывающих двухлеток, карапуза в вулканическом песке, рыдающего малыша и еще добрую половину детей этого развлекательного центра. Там же кучкуются многочисленные родители и родственники, образовав подобие живого щита. Вид у них встревоженный.

Я посмотрел налево. Посреди пустой площадки сидит мой Артем, по инерции вяло разбрасывая вокруг себя песок.

Мой малыш явно не может понять, почему детвора предпочла живому общению с ним пластиковую курицу.

Да, малыш, сочувствую. Люди вообще в большинстве своем скучные материалисты, увы.

Я наблюдал интересную сценку. В магазине премиум-класса «Азбука вкуса», на секундочку. А это априори интригующе.

На кассе расплачивается примечательная пара – молодые люди, Он и Она.

Он вальяжно кладет на ленту несколько бумажек (среди которых я замечаю фиолетовые 5 000; они же фиолетовые? – никогда не держал в руках) и говорит кассиру:

А его спутница рядом с ним кудахчет:

Казалось бы, обычные молодые люди, хипстеры.

Но на них многие в магазине косились.

Потому что молодые люди были совсем молодые – лет по 5, не больше. И без взрослых. Возможно, взрослые где-то и были в периметре, но рядом точно не присутствовали. Парочка расплачивалась в одиночестве.

Они купили чупа-чупс и «Растишку».

И пошли дальше, вяло переругиваясь, как пятидесятилетние супруги, в сторону подземной парковки.

Я не исключаю, что там их ждал маленький детский «Бентли».

Возможно, я просто не в курсе, и дети уже совершили революцию и теперь официально правят миром. Наконец-то.

2 августа, в день ВДВ, я поехал на работу на метро.

Я решил, что так безопасней: десантники же в небе водятся, а не в подземелье.

Тем не менее, вопреки моим расчетам, на следующей остановке в наш вагон зашел вэдэвэшник в берете и тельняшке. Он был с женой и маленьким ребенком в коляске.

Десантник был так себе, обычный, не жуткий. Даже, по-моему, трезвый.

А вот его малолетний сынок, сидевший в коляске, меня перепугал не на шутку.

Тот еще был крепыш, маленький Рембо.

Руки – как мои ноги, голова еще лысенькая, по возрасту, но со стороны кажется, будто бритая.

Я начал присматриваться, нет ли татуировки парашюта на плече. Вроде не было, уже легче.

Бутус мог бы легко откусить мне голову, если бы захотел.

Я испугался больше не за себя – за Артема.

Что если он встретится вот с таким маленьким силовичком в песочнице?

Если наследственность – это судьба ребенка, какой арсенал я передам Артему?

Бабочка наперекосяк, очки набекрень и «я буду жаловаться»?

Нет уж.

Надо срочно отдавать сына в какую-то серьезную секцию.

Например, в шахматы.

Хоть доской сможет отбиться при случае.

Подглядел поучительное в дикой природе. Мальчик лет трех в детском магазине в истерике упал на пол и бился об него, как выброшенный на берег кит, и с похожими воплями. Парню то ли чего-то не купили, то ли купили что-то не то. Мама китенка спокойно ходила вдоль стеллажа, периодически невозмутимо перешагивая через тело сына.

Мимо них проходила сильно беременная девушка. Она застыла над китенком как вкопанная и переводила полный ужаса взгляд с мелкого истерика на полу на свой большой живот и обратно.

«А, – вдруг сказала ей мама бунтаря, обернувшись. Как известно, у всех мамочек на любой стадии материнства развита телепатия. – Не волнуйтесь. Так не всегда бывает».

«Вообще-то он у меня спокойный», – добавила мамаша уже издали, утаскивая бунтующее тело из магазина за ногу.

Артему – два с половиной года.

Он еще достаточно трогательный. То есть его хочется потрогать. Кое-где остались знаменитые детские перевязочки. На щеках еще проглядывают ямочки, но все реже: лицо становится менее круглым, более взрослым, вытянутым от удивления окружающим миром.

Артем, конечно, трогательный, но уже не такой, как эти полугодовалые карапузики.

Я начинаю завидовать родителям этих свежеиспеченных колобков.

Потому что они могут трогать своих малышей-шарпеев в тысячах складочек.

И не просто трогать – а эксклюзивно, безнаказанно мацать, жмакать и теребункать. Счастливчики.

Когда мне было двадцать и в моем организме еще водились гормоны, я сдерживался, чтобы не поцеловать красивых девушек в метро.

Меня прямо так и подмывало – подойти и поцеловать, и будь что будет. Я сдерживался нечеловеческими усилиями, представляя их старухами. Помогало лишь отчасти: старухи в моем воображении все равно оставались красивыми.