Записки неримского папы - Олег Батлук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он оказался единственным, кто на вступительных экзаменах на вопрос «Кто автор „Одиссеи“» не ответил «Гомер Симпсон».
И я надеюсь, что это будет мой Артем.
Когда Артем сильно злится, а вокруг, помимо родителей, есть еще взрослые, он ложится на пол ничком и прячет лицо в ладошки.
Этим он намекает на тщету всего сущего.
Я обожаю его подтролливать: ложусь рядом и делаю точно так же.
Несколько секунд мы лежим неподвижно на радость остальным взрослым в помещении.
Затем Артем приоткрывает ставню одной ладошки, и из-под нее появляется гневно приподнятая бровь.
Как известно, у маленьких детей все части тела умеют разговаривать. И эта приподнятая бровь шепчет мне: «Уйди, ты срываешь мне представление».
А я лежу и думаю: «Не рублю ли я под корень этим своим педагогическим перформансом будущего великого актера?»
Артем пришел ко мне поковыряться в носу.
Он знает, что я это не одобряю и специально пришел.
Разведка боем, так сказать.
Я тихо и интеллигентно отстранил его руку от его же носа.
Артем засунул палец обратно.
Я отстранил.
Артем засунул.
Я отстранил.
Артем засу…
Артем не успел засунуть палец целиком, потому что я выхватил из другой его руки горбушку белого ароматного хлеба, которую он параллельно жевал, и в сердцах швырнул ее в противоположный конец комнаты.
Вот такой неожиданный педагогический прием. Даже для меня самого.
Артем невозмутимо проследовал в противоположный конец комнаты, поднял горбушку с пола и продолжил ее жевать.
Уникальный человек.
Война войной, а обед по расписанию.
У Артема прорезается характер.
Это как зубы, только невидимые, и от этого нет таблетки, как от любого взросления.
Едва сыну исполнилось два с половиной, из его носика пошел пар, как будто он все это время кипятился на медленном огне.
Малыш и сам себе не рад. Порой из его нагленьких глазок на волю вырывается этот умоляющий взгляд: папа, верни мне меня маленького.
В нем поселился миниатюрный Наполеон. Причем сразу вместе с лошадью, потому что сынок постоянно взбрыкивает.
Раньше с Артемом можно было договориться. Он понимал русский язык. А теперь, видимо, не понимает, как любой француз.
Чуть что, сынок объявляет войну. Прием пищи – Смоленск. Дневной сон – Бородино.
Мы с женой – горящая Москва. Трещат наши старые доски. Артем победоносно шествует по нашей территории с армией своих капризов.
Но мы ждем и надеемся. Зимы. Наши партизаны на низком старте.
Я убежден, что интеллигентность надо закладывать в детей с малолетства. Вот прямо брать ее, эту интеллигентность, и закладывать, как дрова в печку.
Поэтому едва Артем научился ходить, я начал бегать за ним с книжками, читая вслух. Чем взрослее становился сынок, тем быстрее он убегал от моих книжек. Малыш улепетывал, а вслед ему неслись отрывки из Бродского, Пастернака, Пришвина, Паустовского, Барто, Достоевского, Платона (ну, а че), Маршака. Карапуз прятался от меня в кладовке, а я бомбардировал его снаружи Пушкиным, пока он не принимался биться головой об дверь с той стороны.
А что остается делать? Если ты закладываешь в ребенка интеллигентность, а она выпадает обратно, надо поднажать и еще ногой утрамбовать.
У сына случился короткий период просветления, когда он благоволил к Пушкину. Мог целых пять минут посидеть спокойно во время моей декламации, не выдирая на себе волосики.
Все рухнуло, когда Артем научился включать на планшете Стаса Михайлова. Как там завелся этот вирус с волосатой грудью, ума не приложу. В этой посмертной для Пушкина дуэли с Михайловым неизменно побеждает Стас.
Как только я принимаюсь читать сыну Пушкина, он бежит ставить Михайлова. Если я не унимаюсь, малыш выхватывает у меня из рук книжку, бросает ее на пол и начинает отплясывать под «Без тебя, без те-е-е-е-ебя». Фактически – на костях поэта.
И что из него вырастет, спрашивается? Поручик Ржевский?
Нет, не выйдет из этого маленького любителя шансона толка, ой, не выйдет: это все равно что пытаться поднять алые паруса над баржей с углем.
Хорошо, что дети капризничают.
Природа специально предусмотрела в них эту функцию.
Для защиты родителей.
Представьте, если бы все детишки были идеальными, как с дореволюционных рождественских открыток.
Ровненькие такие буратинки без заноз.
Родители элементарно не вынесли бы такого беспримесного неразбавленного счастья.
У них бы наблюдалась перманентная эндорфиновая тахикардия.
А так есть детские капризы – отпуск для утомленного радостью сердца.
Наслушался я тут всяких мудрых советов из зала.
Мол, ребенок – не пуп земли. Мол, ребенка нужно дрессировать, как слона в цирке. Мол, ребенок должен знать свое место, как дворовый Шарик.
Я и поддался – доколе? Доколе, спрашиваю, хвост будет вилять собакой?
Решил, вот с понедельника и начну. Ведь все великое начинается с понедельника.
Захожу утром очередного понедельника в клетку, зачеркиваю, комнату Артема.
Вот сейчас покажу тебе, говорю я про себя, кто тут альфа-самец.
Артем сидит на горшке. Даже не сидит – восседает. Как на троне.
Поднял на меня глаза.
«О, челядь пришла», – сказали глаза.
«Капа-капа», – произнес Артем вслух.
Компот, значит, ему принести.
Я распределил вес равномерно между ногами, уперся в пол, стою, как регбист на розыгрыше. Доминирую, значит.
«Капа-капа?!» – произнес Артем с такой интонацией, которую только сочетание вопросительного и восклицательного знака может отдаленно передать.
Это был, собственно, и не вопрос, а скорее угроза: ты чего, холоп, белены объелся? Чего, и правда не принесешь?
Ну конечно, принесу. Я же не камикадзе.
И не осуждайте.
Вас там не было.
Вы не видели взгляда этого Нерона на детском горшке с цветочками.