Записки неримского папы - Олег Батлук

Так я бросил пить.

Герой войны 1812 года А. П. Марин так вспоминает о своих детских годах и поступлении в 1-й кадетский корпус:

Какое интересное детство было у людей в девятнадцатом веке.

Не то что сейчас.

Мне кажется, мой Артем скучно живет.

Надо подумать об этом…

Детская поликлиника – тот еще рассадник стрессов. У нас личный педиатр, но жена упорно посылает меня туда каждый месяц на верную смерть. За справкой для молочной кухни.

Клиника этого места – даже не в том, что несчастным педиатрам на каждого пациента отведено 15 минут и в итоге получается такая медицинская версия Макдоналдса. Если ты не успел – все, портал закрылся, Алиса Селезнева улетела, и Коля Герасимов целует глухую стену.

Основная проблема детской поликлиники в том, что она кишит детьми. Они повсюду. Если детей запустить во взрослые клиники, они легко вытеснят оттуда, казалось бы, доминантный биологический вид – бабушек.

Однажды перед тем как сдать куртку в гардероб поликлиники, я положил ее на какой-то столик, чтобы достать из карманов ценные вещи. Вдруг куртка зашевелилась. Я в панике поднял ее: под ней сучил лапками младенец в кульке. Вроде как ничейный даже. Хорошенький, свеженький, с пылу с жару, как пирожок. Не то что мой Артем, дембель – старикашка, с прорезавшимся вслед за зубами собственным мнением. Я даже подумал присвоить себе кулек, но вовремя обнаружил мамашу рядом. Повезло, а то бы заклевала. У нас, у родителей, как в дикой природе: жизнь на одних инстинктах.

В другой раз я пришел в поликлинику за справкой в кабинет под названием «Здоровое детство». Его открыли недавно, и я в нем еще ни разу не был. Кабинет долго не находился. Я протиснулся в толпу у какой-то двери в попытке разглядеть за спинами номер кабинета. Не видно. От отчаяния (жена без бесплатного молока домой не пустит, придется опять воровать в «Пятерочке») я заговорил с первым попавшимся человеком справа от меня. Я толком не разобрал, кто там, мужчина или женщина, и спросил с ходу, даже не поворачиваясь.

Молчание.

Молчание.

«Здоровое детство-то, да или нет?» – перешел я на фальцет от злости, как будто у меня самого детство было явно нездоровое.

Ну действительно, сложно, что ли, ответить. Я резко повернулся к беспардонному собеседнику с намерением высказать ему все. И понял, что да, сложно.

Справа от меня на пеленальном столике сидел карапуз в комбинезоне, прислоненный к стене. Мамочка копалась в сумке возле него, не замечая никого вокруг. Пеленальный столик – довольно высокий, малыш был усажен на нем на попу и торчал вертикально. Поэтому боковым зрением мне и показалось, что это взрослый человек, немного ниже меня ростом. Взрослый человек немного ниже меня ростом жевал соску и с интересом разглядывал краснолицего лысого дядю в запотевших очках.

«Извините», – зачем-то пробормотал я карапузу, усугубляя дурдом.

«Ничего страшного», – ответила мамочка, не вылезая из сумки.

В метро я обратил внимание на мужчину с ребенком. Ребенок был нездоров.

Это явно были отец с сыном. Они сидели бок о бок, и на голове у обоих росли спутанные пучки соломы, абсолютно одинаковые.

Ребенок сильно наклонил голову в сторону и смотрел в одну точку.

Отец разговаривал по мобильному телефону. Он не обращал на сына внимания, не касался его. Как будто они с ним ехали в разных вагонах. У ребенка в целом мире оставалась только эта единственная точка. Так мне казалось.

«Почему он не может хотя бы взять мальчишку за руку, неужели это так сложно?» – почти крикнул я про себя.

Через какое-то время мужчина закончил разговор и положил телефон в карман.

«Сейчас будет дремать или тупо вокруг пялиться», – успел подумать я.

В следующую секунду мужчина поцеловал ребенка в щеку и крепко прижался своей головой к его. Над сиденьем рядом торчали два соломенных стога – один повыше, другой пониже. Отец не обращал внимания на окружающих. Как будто мы с ним ехали в разных вагонах. В каком-то смысле, переносном, так оно и было.

Не надо учить другого чувствовать.

Все и так все знают. Все и так все делают. Без твоего испепеляющего добра.

Можешь оставить свое злобное милосердие при себе, святой Олег.

В метро в вагон забежал мальчик лет десяти в курсантской форме и сел. На следующей остановке в поезд зашла старушка. Мальчик подпрыгнул так резко, чтобы уступить ей место, что у него слетела фуражка.

Он встал рядом со мной и загородил мне выход. Я сначала хотел его спросить: «Выходишь на следующей?» А потом вспомнил про то, как он вскочил, и поинтересовался: «Выходите на следующей?»

Уступить место пожилой женщине – это поступок взрослого. А к незнакомым взрослым следует обращаться на «вы». Тем более что в наше время уже далеко не каждый взрослый способен на такой взрослый поступок.

Я отметил для себя в отцовской записной книжке, которую завел после рождения сына и виртуально везде ношу с собой: «Воспитать Артема похоже».

Как-то раз я побывал в аду. В досугово-развлекательном центре с двумя детьми.

Один ребенок – мой Артем. Второй – трофейная девочка четырех лет. Ее мне сгрузили родственники на полдня.

Досугово-развлекательный центр – это батуты, горки с шариками, песочницы с каким-то вулканическим пеплом вместо песка, миниатюрные кухни с крохотной утварью, машинки на педалях, пещерки и гротики. То есть такой оживший ночной родительский кошмар. Превосходно обставленная детская вечность. Где малыши после первых минут пребывания сразу просят политического убежища.

В таких местах наглядно понимаешь разницу между мальчиками и девочками. Я не к тому, что все детки бегали там голышом. Я о поведенческих паттернах.