Селянин - Altupi

и посвежела, снова образуя сплошной ковёр. Кто и как забирал машину, другие вещи и как вообще сложилась Пашкина судьба, Кирилл толком не знал: дозвониться ему или связаться через Интернет за четыре дня так и не получилось. Родаки могли отобрать у него все девайсы или же он сам злился.

И наконец крайним домом по правую руку был дом Рахманова. Кирилл впился в него жадным взглядом, не замечая, что на вишнях у дороги теперь нет ягод, что трава снова окошена, что часть фундамента побелена извёсткой и многие другие мелочи, которых не было пять дней назад. Он видел только мотоцикл у ворот, от которого веяло его хозяином. Веяло до физического возбуждения.

Кирилл остановил машину прямо посередине дороги, благо по ней больше никто не ездил. Заглушил мотор, с громко бьющимся сердцем выпрыгнул из салона и, глядя на окна, устремился к калитке. Комары тут же облепили его порхающим коконом, но Калякин предусмотрительно оделся в джинсы и водолазку, правда, лицо, горло и кисти одежда не уберегала.

Двери во двор в деревне как всегда запирали чисто символически. Поворачивая щеколду, Кирилл услышал похожие звуки — что-то скрипнуло в доме, что-то металлически грякнуло. И когда он распахнул калитку, увидел замершего на порожках крохотной веранды Егора. В некогда белой майке, трико и сланцах, с разметавшимися по плечам волосами.

Егор…

Его глаза…

Больше Кирилл ничего не видел, он тонул в них, как в зачарованном омуте.

Вот эта встреча! Он ждал её бесконечно долгое время, не спал ночами, выучил наизусть одиннадцать цифр его телефонного номера, но так и не позвонил. Он произносил это имя, он хотел это тело. Представлял, как они вместе будут пить пиво, сидя перед телевизором на скрипучем диване, а потом займутся любовью. Будут повторять это снова и снова, пока силы не иссякнут и кончать не придётся на сухую. Представлял, как расскажет Егору о своих чувствах, уверит его, что исправился, что посмотрел на мир под другим углом и разделил белое и чёрное.

Что больше не нужен на земле ни один человек. Потому что ни у кого на земле нет таких удивительных глаз.

Но в глазах этих застыл испуг. И сам Егор застыл в той позе, в которой его застал визит незваного гостя — с одной ногой на средней ступеньке, второй — на верхней, правая рука опирается о стену дома. Он не двигался и снова смотрел на Кирилла, как на бешеную собаку, соображая, то ли не шевелиться и притвориться частью экстерьера, то ли найти палку и попытаться отбиться. Но не в коем случае не показывать страх.

Егор был не рад ему. Улыбка на лице Калякина стала меркнуть, он вспомнил при каких обстоятельствах они виделись последний раз, вспомнил разговор у ментовского «уазика». Наверняка, Егор посчитал, что к нему пришли мстить за анонимный звонок в ментуру. Да, от прежнего Кирилла Калякина такого вполне можно было ожидать.

— Егор… — не сходя с места, произнёс Кирилл. Остатки его улыбки ещё не стёрлись. Он очень хотел, чтобы Рахманов проникся его настроением. Воодушевлением. Радостью встречи. Но Егор не проникся, только переставил ногу на средний порог и стену бросил. Ждал подвоха.

— Егор, — повторил Кирилл, уже чувствуя себя придурком, — я не за разборками пришёл. Я тебе ничего не сделаю.

— Зачем тогда?

— Странно, да? — Кирилл прошёл во двор, сел на стоявший посередине чурбак для колки дров, сунул руки в карманы. — Я этот Мухосранск ненавижу, сидел тут только ради бабосов с конопли, меня повязали, освободили и вот я снова здесь, стою во дворе человека, который меня сдал. Спрашиваешь, зачем я приехал?

Егор молчал.

Кирилл вздохнул, будто в самом деле надеялся услышать его ответ.

— На тебя я приехал посмотреть.

Выходило всё не то и не так. Как-то неправильно звучали интонации — без тепла, любви, нежности, которые разливались в душе, но в голос не перетекали. Кирилл не умел их выразить. Это расстраивало и злило. Особенно выводило из себя, что Егор не понимает, не помогает ему раскрыться, вытащить эти чувства наружу.

— Посмотрел? — Егору не терпелось избавиться от визитёра.

— Егор, ну что ты, ей-богу?! Я же к тебе по-нормальному пришёл! Не обвиняю тебя ни в чём! Ну заморочился я с хуйнёй, с коноплёй этой, ну сдали вы с банкиршей меня — я тебя понимаю, как человека, ты не мог иначе поступить. И что? Вот он я, выпустили меня, все обвинения сняли. Конопля эта хернёй технической оказалась, только позорился… Паша всё: «Нормальная, нормальная, бабла срубим!» Я тебя понимаю, Егор, очень хорошо понимаю. Ты за брата своего бьёшься и за деревню эту…

— Спасибо. Уходи.

В груди кольнуло от несправедливости. Кирилл встал, приблизился к порогам, задрал голову, чтобы смотреть в лицо Егору. Комарушки вились толпами, жундели над обоими ушами, в сарае визжали свиньи, вдалеке тишину нарушали петухи и лягушки. Проклятая живность лезла в объяснения людей.

— Егор, да что с тобой не так? Я тебе встречаться предложил!.. Помнишь, когда ты меня из лужи выталкивал?..

— И что я ответил?

— Ты ответил… Да ты ничего не ответил! Сел и уехал!

— Может, это и был ответ?

Кирилл подумал, что Егор подкрепит сарказм усмешкой, но это было не так. Не было ни усмешки, ни, наверно, сарказма. К счастью, первоначальный страх тоже изгладился. Появилась какая-то усталая отстранённость, грусть, направленная глубоко в себя. Наверняка было ещё что-то, чего Кирилл не заметил: он плохо умел читать лица, слабо разбирался в людях.

Саркастический или нет, ответ его опечалил, но Калякин был не из тех, кто смиряется с отказом.

— Почему ты отказываешься? Нормально объяснить можешь? Я разве прыщавый жирдяй?

— А ты разве пидор?

Грубое словцо, за которое в свой адрес раньше на британский флаг был готов порвать, острым лезвием резануло по ушам, однако Кирилл сдержался. Предположил, что Егор специально выбрал наиболее оскорбительную форму. Мысли над ответом разметались в разные концы света. И «да», и «нет» не подходили. Отрицание способно отпугнуть Егора, вызвать новый поток негатива, а утверждение значило, словно раскалённым тавро, заклеймить себя гомосеком, отныне и навсегда и возврата назад не будет. Но разве он собирается идти на попятную?

Солнце немного сместилось, и теперь на лице Егора лежала серая тень от угла веранды.

— Нет, я не… — Кирилл всё-таки выбрал наиболее близкое к правде. Замолчал, облизал губы и развёл руками. — Егор, это вообще важно? Я ведь извинился за своё ебанутое поведение. Тебе мало? Я извинюсь ещё раз. Извини. Извини, я знаю, что урод. Я исправился.