Селянин - Altupi

развернулся, в зеркале стал виден его затылок с торчащим «петушком». — Всё как говорил адвокат. В возбуждении уголовного дела отказано.

Отец сообщал это с неким торжеством. Радовался, что заплаченные юристу деньги не пропали зря, но сына по-прежнему считал ни на что негодным ничтожеством. Хотя… может, в нём что-то и смягчилось. Кирилл решил немедленно проверить это и воспользоваться моментом, чтобы сообщить о своих планах.

— Значит, я полностью оправдан? Могу делать, что захочу?

— Теоретически да, — подтвердил отец.

— И из дома могу пойти погулять? Потусить всю ночь? В квартиру свою вернуться?

— Ну… можешь.

— И ключи от моей машины отдадите?

— Они в гардеробной, в правом шкафу на нижней полке в коробке с моими белыми сапогами, — быстро отчеканила мать. Она не улыбалась, но у неё явно отлегло от сердца.

— Хорошо, — возрадовался Кирилл, убегая в гардеробную — маленькую комнатуху, дверь в которую вела из родительской спальни. Там в основном хранились материны наряды. Отодвинув дверцу, он опустился на корточки, вытащил большую чёрную коробку, из неё белые сапоги. Сунул руку в меховое нутро правого и достал из носка ключ с брелоком от «Пассата». Теперь можно ехать в деревню к Егору. Как же соскучился! Еле выдержал эти дни! За один его взгляд полмира готов продать!

Родители загородили дверной проём. Мать как-то непривычно жалась к отцу и мялась.

— Кирилл… — начала она, однако, твёрдо, по-мужски. — Кирилл, ты не заслужил… Но мы с Сашей… с отцом подумали… наша вина тоже была. Мы не давали тебе денег, не оплатили Турцию, и поэтому ты поехал в это захолустье… Кирилл, мы решили в качестве компенсации купить тебе путёвку на Кипр на две недели, чтобы к учёбе ты успел вернуться. Отец уже заказал… Горящий тур, вылет завтра вечером. Четырёхзвёздочный отель, полулюкс, «ол инклюзив», трансфер… Собирай вещи.

Кирилла как обухом пришибли. Как и был на корточках, он повернулся к родителям, посмотрел снизу-вверх, не шутят ли? Кипр… Он там не был… Ласковое средиземное море, золотой песок…

Путёвка на Кипр

Родители не шутили. Желание загладить вину, расплатиться турпутёвкой, убрать сына подальше от дурной компании светилось в их глазах ярким кипрским солнцем. Далёкий остров уже манил Кирилла халявным бухлом и новыми знакомствами, четырнадцатью днями полной расслабухи.

— Кипр? — переспросил он, поднимаясь на ноги с ключами от «Пассата» в руках.

Родители чуть отодвинулись, давая ему больше пространства, отчего больше не стояли рядышком.

— Кипр, — сказала мать, переходя на обыденный тон. — Говорят, лучше, чем Турция. В Турции мы уже сто раз были, туда всегда можно успеть. Съездишь на Кипр, посмотришь, если понравится, мы с отцом тоже туда слетаем в следующем году. Или тебе Сейшелы подавай? На Сейшелы сам заработаешь, когда институт окончишь.

Вот опять она начала нападать без повода! Но Кирилл был рад нежданному подарку, урвать аппетитный кусок пирога, не надеясь даже на чёрствую корку хлеба, — это ого-го какая удача. Подарок вместо наказания — как аттракцион невиданной щедрости в исполнении предков. Он поспешил согласиться, пока они не передумали.

— Не, спасибо за это. Просто неожиданно. Поеду собирать шмотки? — Кирилл подкинул ключ от автомобиля и ловко поймал его.

— Собирай, — кивнул отец. — За путёвкой завтра с утра ко мне на работу заскочишь. Много сегодня не пей.

— Вообще не буду пить, — на радостях сообщил Кирилл. Чистую правду. Сегодняшний вечер и ночь он намеривался провести за рулём, смотаться в деревню к Егору. Увидеть его, а потом со спокойной душой можно отчаливать на юг. Всего ведь две недели на море, они быстро пролетят. А после вернётся и опять отправится к Егору.

Родители ему не поверили, оба независимо друг от друга состроили скептические физиономии: оно и понятно, когда это сынок на трезвую отдыхал, после его гулянок вся квартира перегаром прованивала. Но никто не стал продолжать эту тему.

— Ладно, смотри не опоздай, — освобождая проход к двери, напутствовал отец.

— Не опоздаю. Спасибо, — ещё раз поблагодарил Кирилл и неловко потоптался. В таких случаях в нормальных семьях, наверно, принято обниматься, хлопать по спине и говорить о любви, но только не в их. У них никогда не проявляли чувств, даже было не понятно, испытывал ли кто-то эти самые чувства. Сейчас отец отводил глаза, а мать с сожалением смотрела на раскрытую и не убранную обратно на полку коробку с сапогами, мечтала поскорее запихать её в темноту к идеальному температурному режиму.

Кирилл не стал говорить им о любви и обнимать. Он больше любил картофельное пюре и котлеты, которые не съел. Время на обед тратить было жалко, так как с этого момента и до самолёта каждая минута на счету — до Островка больше ста километров.

28

Кирилл въехал в деревню в семь часов. Здесь, в «медвежьем углу», вечер ощущался иначе, чем в городе или на трассе. Хоть световой день к началу августа заметно убавился, фар включать пока не требовалось. Солнце описало большую часть пути, до горизонта не докатилось, висело жёлтым кругом в бледно-голубом небе и приглушило яркость сияния. Мир потускнел, краски поблёкли. Деревья и дома отбрасывали на дорогу длинные мрачные тени.

В первые мгновения Калякину стало жутко. Заросшие развалины церкви, крики грачей в верхушках ракит на кладбище, брошенные хаты с чёрными пустыми глазницами наводили мистический ужас, от которого кровь стыла в жилах. Он пожалел, что сюда вернулся. Не был пять дней, думал, что это место стало родным, и только сейчас понял, как отвык от неестественной сельской тишины, в которой даже собаки заткнулись.

Потом началась более обжитая часть деревни с цветами в палисадниках и светом в крошечных, обитых резными некрашеными наличниками окнах. На лавочке, опираясь на клюку, с такой же ветхой подружкой сидела баба Олимпиада. Старушенции с синхронным поворотом головы проводили незнакомую иномарку любопытными взглядами. Липа после высморкалась в сморщенный, как её кожа, носовой платок. Наверно, сейчас приступят к обсуждению.

Кирилл ехал медленно: машину трясло на неровной дороге, бить подвеску в почти новом авто было жалко.

Возле ворот коттеджа на привычном месте не оказалось «Опеля Мокко». Коттедж и усадьба казались тёмными и безжизненными, свет в окнах не горел. Хотя, возможно, люстры банкирша включила на противоположной стороне дома или пока довольствовалась последними лучами солнца. А, может, она ещё не приезжала с работы.

Дальше Кирилл повернул голову налево, где за деревьями стояла пятистенка Пашкиной бабки. «Тойоты» перед домом тоже не было, примятая колёсами трава распрямилась