Краденый город - Юлия Яковлева

Раздался щелчок – Таня нащупала в темноте выключатель. И Шурка увидел сестру. Глаза у нее были круглые. Она была без шапки, шарф свисал на локте дохлым удавом, пальто нараспашку. Шурка узнал и тусклые обои, и пыльную лампу, похожую на серый кокон, свисающий с потолка, и золоченую раму на стене. И даже козетку. Она не брыкалась, не топала ножками – стояла спокойно, обычная, замызганная.

– Что за ерунда такая? – недоуменно смотрела вокруг Таня.

Они были в той же самой комнате. Ненужный шарф соскользнул на пол. Им было тепло!

– Затопил, наверное, кто-то. В доме.

Кто и как – это было настолько сложно представить, что не стали и пытаться. Уши, руки, ступни у Шурки точно иголками закололо от тепла.

Они разом повернулись к картине. В желтоватом электрическом свете она теперь была хорошо видна обоим. На картине была какая-то серовато-свинцовая муть; цветом она напоминала грязную воду, в которой несколько раз вымыли кисточку. Казалось, картину кто-то встряхнул – так, что смазались все линии, все цвета перемешались, все слилось, и ничего уже не разобрать.

Таня подошла.

– Странно, мне казалось, там была какая-то рощица… или берег.

– Ой, не трогай! – всполошился Шурка.

Насчет рощицы он сомневался: когда бежали за Бобкой, он вроде бы видел на картине какую-то улицу.

– Значит, мне просто показалось в темноте! – подвела итог Таня.

Залезла с ногами на козетку. Та скрипнула, но не шевельнулась.

Таня постучала по картине согнутым пальцем. Звук был стеклянный.

– Странно… – Она с сомнением смотрела на грязно-серую муть. – Кому может нравиться такая картина?

Спрыгнула. Поглядела на Шурку круглыми глазищами. И сказала совсем не то, что хотела сказать:

– Все ясно. Пока мы в темноте орали, как дураки, Бобка выскочил в коридор. И ждет нас в комнате. Идем.

– Погоди. А то я сварюсь совсем.

Таня с трудом выпростала руки из рукавов. Пальто не хотело слезать, Таня подпрыгивала, наконец оно упало на пол.

– А ты чего?

И Шурка, спохватившись, завозился с пуговицами, стал теребить рукава, штанины.

Таня никак не могла остановиться: вылезла из жилетки, стянула через голову толстый свитер. Потом, наступив ногой на край рейтуз, вытянула поочередно ноги. В тепле одежда сразу стала колючей, запахла шерстью, нафталином и чем-то острым и несвежим. Куча на полу росла.

– Чего ты на меня так смотришь? – буркнула Таня, а сама уставилась на брата и смолкла. Шурка тоже молчал.

Таня была в своем обычном платье. Оно казалось совсем чужим: Шурка не видел его давно – с тех пор они лишь напяливали на себя еще что-то и не снимали, набирая слой за слоем. Теперь Таня стояла как кочерыжка, и платье мешком висело на ней. Воротник был слишком просторным для тонкой немытой шеи. Из рукавов торчали руки-веточки, а ноги были как две палки с узелками коленей. Гармошкой морщились на них чулки. «Я наверняка не лучше», – подумал Шурка.

На лице у Тани проступила жалость. Шурка отвернулся. Подтянул сползающие штаны. Хотел сказать, что…

Но Таня схватила его за руку. Палец взлетел к губам: тсс!

Оба замерли. Прислушались.

В глубине квартиры, за дверью, не в коридоре, а где-то дальше – в одной из комнат или даже на кухне, что-то ворохнулось. Шорохнулось. Тюкнуло. Кракнуло. Стукнуло двойным стуком.

Кто-то колол дрова!

Танино лицо просветлело.

– Вот почему тепло, – шепотом сказала она. И решительно направилась к двери.

Слабенькая желтая лампочка привычно мигнула им в коридоре. А сам коридор больше не был похож на студеную пещеру. По нему ходили теплые сквозняки.

Губы у Шурки растянулись в блаженной улыбке.

– Бобка! – звонко крикнул он в коридор.

Дверь кухни приоткрылась, и у Шурки ойкнуло сердце. Высунулась голова с узлом волос, глянула налево, направо – увидела. Брови прыгнули вверх, а серые глаза с гвоздиками зрачков потеплели. Рука махнула им: сюда! И Таня радостно заорала:

– Тетя Вера!!!

Когда наконец разомкнули объятия и опустили руки, посыпались вопросы:

– Ты где была?

– Тетя Вера, тебя ранило?

– Ты уезжала?

– Ты болела?

– Мы совсем не слышали, как ты пришла!

Тетя Вера улыбнулась, отмахнулась:

– Я? Нет. Я совсем здорова.

И подмигнула Шурке. Он засмеялся.

Они с Таней расселись у стола.

Окно тетя Вера опять закрыла маскировкой. И стекло, наверное, тоже заделала: не дуло. Под потолком горела лампа.

– Чего ты куксишься, Таня? – весело спросила тетя Вера.

Взяла полено, приладила его. И опять подмигнула Шурке.

Он в ответ подмигнул ей сразу двумя глазами.

– А Бобка что, не с тобой? – спросила Таня.

Тетя Вера захохотала.

– Ты точно хорошо себя чувствуешь? – не унималась Таня; она сидела, подсунув под себя ладони.

– Я себя прекрасно чувствую. И настроение у меня превосходное. С чего бы мне плохо себя чувствовать?

Она чуть присела, взяла в руки топор и принялась задорно его качать из стороны в сторону, водя коленями то вправо, то влево.

– Тюх, тюх, тюх, тюх, – звонко запела тетя Вера, – разгорелся наш утюг…

Никакого утюга на плите не было. Через дырочки в черной дверце просвечивало и приплясывало оранжевое пламя. Плита весело пыхала теплом – она давно забыла, что это такое.

– Ты влюбился, промахнулся, – задорно пела тетя Вера, – встретил дамочку не ту, огорчился, оглянулся и увидел красоту…

На последнем слове она почти каркнула.

Бамс! – и топор, сверкнув, расколол полено.

– Вот здорово! – воскликнул Шурка.

– Здорово! – восхитилась тетя Вера. – Именно так!

– Есть только немного хочется, – осторожно сказал Шурка. И деликатно добавил: – Совсем чуть-чуть.

При слове «есть» рот у него сразу наполнился слюной.

– Конечно! – распахнула глаза тетя Вера. – Как это я сразу не сообразила? Извини, пожалуйста! Я все куплю! Самое лучшее вам куплю! Чтобы наесться до отвала. Торт, сосиски, сыр, ветчину…

– Может, сардинки? – предложил Шурка. И тут же опомнился: какие сардинки, откуда?

Но тетя Вера только махнула рукой:

– И сардинки! Все что захочешь!