Краденый город - Юлия Яковлева

– Валенки не снимай, – велела Таня.

Навалили сверху одеял. Но и сюда из кухни веяло холодом и жутью. Слышно было, как воет, наигрывая на зубьях разбитого окна, ветер.

– Маня придет и скажет, что делать. Милиционера вызвать или санитарок, – сказала Таня и добавила уже не так уверенно: – Отдадим ей печенье. Пусть. Лучше так, чем так.

Но долго она не выдержала.

– Бублик, – позвала.

Взяла свечу. Один оранжевый круг на потолке отделился от другого.

Бублик смотрел с кровати. Таня подошла, взяла его под живот, поставила на пол.

– Пойдем гулять, Бублик.

Пес стоял, широко расставив лапы, с поникшей головой. Устало махнул хвостом. Ему никуда не хотелось идти.

– Пошли с нами, Шурка.

– И я с вами, – вызвался Бобка.

– А ты сиди, грей нам постель, – дала ему задание Таня.

Шурка взял Бублика на руки. Через пальто и свитера он чувствовал, как бьется собачье сердце. От этого стало чуточку спокойнее.

Вышли в коридор.

– Таня, зачем?

Из разбитого окна кухни тянуло. Таня несла свечу, прикрывая огонек рукой в варежке; оранжевым паром клубилось дыхание. В коридоре не было ни стен, ни потолка – только твердый невидимый пол с чернотой вокруг. Блеснуло в ответ свече зеркало. Белыми змейками, будто пугаясь света, разбегался иней. Было не понять, куда ведет коридор, где он кончается и сколько здесь комнат. В студеной темноте квартира казалась большой и незнакомой. А может, и правда изменилась.

Таня шла и шла. Она уже поняла: коридор растягивается, как труба телескопа, а стены раздвигаются, относя двери друг от друга. Остановилась.

– Таня, мы куда? – не выдержал Шурка.

– Писать, – холодно ответила Таня. – Или ты в уборную готов идти?

Он не стал возражать. Идти в уборную пришлось бы мимо кухни. Нет уж, ни за какие коврижки.

– Пусти сначала Бублика, – смягчилась сестра.

Шурка спустил пса в темноту. Бублик прижался к его ноге.

– Ну давай, Бублик, – подтолкнул его Шурка в костлявый зад.

Тот жалобно скосился, сверкнул белками. Он тоже боялся кухни.

– За мной, – решилась Таня.

Толкнула дверь – та поддалась. В чахлом свете свечи непонятно было, чья эта комната: мебель громоздилась черными скалами.

Таня подняла свечу. На дверце шкафа висел тулуп дворничихи.

– Вот куда она перебралась, – пробормотала Таня.

Она узнала комнату: здесь жила горластая соседка, которая угощала всех мясом.

Таня подошла к стене. Тускло блеснула стальная кнопка, прикреплявшая фотографию: юноша в военной форме, лицом походивший на дворничиху, засунул большие пальцы за ремень и широко улыбался. Видно, показывал маме, что немцев они расколотят через неделю, самое большее две, не о чем и волноваться.

Тане стало грустно, она отодвинула свечу. Юноша исчез. Круг света показал Бублика. Тот нехотя обнюхивал пол.

– Мы уберем, – заверил его Шурка. – Потом…

На сердце у Тани было тяжело. Хотелось плакать. Но и на это не было сил.

Шурка услышал, как сестра тяжело вздохнула: наверное, сердилась на пса.

– Давай уже, Бублик, ну!.. – поторопил его Шурка.

И Бублик решился. Крутанулся вокруг себя, словно по привычке приминая невидимую траву. Растопырил лапы, выпрямил хвост. Замер. В полумраке казалось, что он летит с вытянутым хвостом, сидя на пушечном ядре. А потом снова ожил. Дернулся пару раз задними лапами, замел следы, как бы показывая, что правила никто не отменял, и зацокал обратно.

– Отвернись, – велела Таня Шурке, стянула зубами варежку. – Мне тоже надо. А лучше выйди.

Потом вернулась и передала Шурке свечу.

– Представляешь, – бесцветным голосом сказала она, – а в шкафу деньги. Много денег.

– Чьих? – не понял Шурка.

Таня кивнула в ту сторону, где сидела неподвижная дворничиха.

– Не факт, – робко отозвался Шурка.

– Факт, – мотнула головой Таня. – И вещи из чужих комнат. Иди сам посмотри.

Деньги и правда были в шкафу – стопка радужных бумажек. А на вещи Шурка и глядеть не стал. Он их боялся. Штаны застегнул уже в коридоре.

– Это вы? – спросил из-под одеял Бобка.

– Мы.

Таня поставила свечу на пол. Взяла Бублика, засунула к Бобке.

– У него холодные лапы, – пожаловался тот. – И твердые. А у мишки – мягкие.

– Не капризничай. Завтра будет тебе мишка.

Шурка взвизгнул так, что Таня и Бобка подпрыгнули, а пламя свечи дрогнуло. Заплясали, заходили ходуном черные тени.

– Мамочки!..

Бублик тявкнул.

– Что? Шурка?

– Ой, мамочки! Смотри! Смотри… Ой, лучше не смотри!

– Да что там?!

Шурка схватил со стола новенькую свечу, стал тыкать белым восковым хвостиком в пламя огарка. Хвостик не желал загораться, трясся в Шуркиных руках.

– Что там? Что там? – волновался Бобка.

– Шурка, что там?

Но Шурка все никак не мог попасть фитильком в пламя – пальцы не слушались, только загасил огарок. Со всех сторон их сжала темнота.

– Вы где? – Бобкин голос дрожал.

– Шурка, прекрати! – чуть не расплакалась Таня.

Слышно было лишь шуршание спичек; в конце концов Шурка чиркнул. И в пляшущем отблеске спички они увидели: из золоченой рамы свесилась плюшевая лапа. Покачалась, покачалась (Шуркино сердце бухало в такт), затем высунулась другая, мишка перевалился через край и мягкой коричневой бомбочкой ухнул на кровать.

Спичка погасла. Толкаясь и стуча зубами, зажгли все-таки свечу.

Таня подняла ее повыше.

– Ой, мамочки! – снова вскрикнул Шурка.

– Мамочки, – одним вздохом ответила Таня.

Чиркнула еще спичка, Шурка подошел с ней к стене.

На картине не было больше ни груш, ни пышной маковой булки.

– Теперь видела?! – завопил Шурка. И выронил спичку. Она погасла.

Роняя коробок, ломая спички, они все-таки зажгли вторую свечу.

Мишка лежал на постели как ни в чем не бывало. Обычный игрушечный мишка. Неподвижный.

– Мишка, – позвал Бобка, приподняв край нижнего одеяла. – Полезай сюда! Замерзнешь ведь.

– Бобка, прекрати валять дурака! – не на шутку разозлилась Таня.

Помолчали.

– Его надо потрогать, – предложила она.