Краденый город - Юлия Яковлева

Таня глянула на Шурку испуганно. В глазах у нее оранжевыми точками отражался огонек свечи.

– Она не злая, – повторил Шурка. Но уже не слишком уверенно.

Таня быстро накрыла печенье подушкой. Шурка отпер.

– Вот что, – нервно затарахтела Маня. Глаза горели на впалом лице. – Я тут посчитала: дров я вам одолжила вовсе не на сорок, а на сто рублев! А вы тут разбогатели, смотрю. А надо бы долг отдать.

Она норовила войти. Сдвинуть Шурку.

– У нас нет денег, – пискнул Шурка.

Таня бросилась стремглав, сунула Мане твердые камушки конфет и, пока та смотрела в ладонь, ловко толкнула ее и опять заперла дверь.

Несколько мгновений тишины – и в дверь снова забарабанили так, что Бобка вздрогнул.

– На сто рублев у меня дров извели! А кто отдавать будет?!

– Шурка… – в Танином голосе стояли слезы. – Она не отстанет, пока мы ей не отдадим все.

В дверь бухали уже ногой: бум! бум! бум! И каждый раз Бобка подскакивал.

– Шурка!

– Погоди, сейчас кто-нибудь из соседей прибежит на шум и уймет ее.

Бум! Бабах!

– Ты давно хоть каких-нибудь соседей видел?

– Мы же в школе были, – возразил Шурка. – Я был. И вообще, ходили туда-сюда.

Дверь тряслась: бум! бу-бум!

– Ты что это, гадина, безобразничаешь? – грохнул издалека голос. – Имущество портишь!

Но это был голос не соседки с косой, не соседки в очках, похожей на сову, не соседки-старушки, не соседки с неандертальским лбом и тем более не соседа. Это был голос дворничихи. Таня и Шурка слушали из-за двери ни живы ни мертвы.

– Сама гадина, – хрипло огрызнулась Маня. – Не твое дело. И имущество не твое. Катись к себе в дворницкую.

– Очень даже мое.

– С каких это пор, интересно?

– А это видала?

Неизвестно, что там показала Мане дворничиха, но стало тихо.

– Не вижу. Что ты мне бумажку суешь? Что я тебе, летучая мышь, чтобы в темноте читать? – предприняла новую атаку Маня.

– А я тебе спичечкой посвечу. Я тебе, гадине, вслух прочитаю. Ордер это, курица ты слепая! Живу я теперь здесь, вот чего!

– За парамоновским добром приперлась, скажи лучше.

Шурка, Таня и Бобка молчали. «Парамоновское добро» мерцало отблесками пламени из темноты, будто смотрело на них крошечными оранжевыми глазками.

– А плевала я на твое мнение, Манька. Кончилась твоя власть криком. Вот ты где у меня теперь! Я теперь ответственная по квартире…

Ночью спали тревожно. Натянули на себя все, что нашли, и все равно мерзли. И все время что-то отвлекало. То зудело и хотелось почесаться под слоями одежек, то донимали мысли о печенье, конфетах, изюме, то казалось, будто кто-то шаркает в коридоре.

А утром стало тихо и нестрашно. Только очень холодно. Выскользнув из-под груды одеял, Таня сразу перебралась в пальто. Передернула плечами: за ночь оно остыло, подкладка холодила. Таня отодвинула край светомаскировки: в комнату плеснул золотистый снежный свет. От окна поддувало.

Надо было искать дрова. Самим. И воду. Самим. И хлеб. Самим. Но это потом, потом.

С мамой все будет иначе.

– Она нас наверняка ждет на старой квартире, – вдруг сказал Шурка, заматывая шарф.

Таня помотала головой.

– Если посылка приехала, то человек тем более!

– На какой старой?

– На тетиной старой. Идем!

– Ерунда.

– Таня, она не знает этого адреса.

– Я тоже хочу к маме!

Бобка почти не помнил маму, но помнил, что мама – это очень хорошо.

– С Бобкой мы не дойдем. А с Бубликом – тем более.

– Что ты предлагаешь?

– Ты их карауль. Я одна схожу и приведу.

– Нет, Таня, вместе.

– Но мы не дойдем с Бобкой! – чуть не заплакала сестра.

Бобка сидел, обняв мишку, и смотрел серьезно.

– И не спорь, Бобка!

Он и не спорил. Только шмыгнул носом раз, другой, потом раскрыл рот и заревел.

– Бобка, ну ты же пойми! – всплеснула руками Таня.

– Я ее боюсь…

– С тобой Шурка будет! И Бублик! А мама придет – и ей покажет!

– Я с ва-а-ами!

Шурка вспомнил женщину у детского сада.

– Вот бы санки нам. Мы бы тебя, Бобка, домчали с ветерком.

– Шурка! Что ты его только растравляешь! – рассердилась Таня. – Один мост какой длинный!

На прежнюю тетину квартиру нужно было идти через Неву.

– Ну вот что, Бобка, – нашлась Таня, – вот тебе настоящие часы, – сняла она их с запястья и протянула брату. – Тети-Верины, золотые, между прочим, так что не очень-то!

Бобка, хлюпнув носом, бережно принял их в ладошки. Часы были еще теплыми от Таниной руки.

– Будешь сам по ним время смотреть. Когда эта стрелка дойдет вот сюда, тогда мы и вернемся.

Бобка благоговейно наблюдал неслышную работу механизма. Отогнул край шапки. Приложил к уху.

– Тикают…

– Конечно, тикают. Я их сегодня утром завела, на несколько дней хватит.

– Я спрячусь, – предложил Бобка. – Я хорошо прячусь.

– А ты можешь? – обрадовалась Таня. – И с Бубликом?

– Погоди, Бобка, – остановил его Шурка. – Покажи сперва. Может, это неудачное место.

– Вы, главное, придите с мамой!

– Мы с ним столько играли в прятки. Он точно знает хорошее! – уверила Таня, помогая Бобке застегнуть часики; они болтались свободно на тоненькой руке. Нахмурилась, натянула на них рукав Бобкиного свитера, оправила сверху рукав пальто. – Знаешь ведь, Бобка?

Бобка подошел к комоду. Втиснул туда Бублика, потом мишку. И исчез – хотя комод вроде бы стоял вплотную к стене.

Шурка заглянул за комод: его мраморная столешница слегка выступала назад, и между задней стенкой и стеной оставалось небольшое пространство.

– Здорово, – признал он. – Но… А если она отодвинет комод?

– Она же не будет знать, что Бобка там.

– А если Бублик зарычит и выдаст?

– Бублик не такой дурак, – отозвался Бобка из-за комода.

– А мишка? – не удержалась Таня.

Бобка высокомерно промолчал.

Остатки печенья засунули туда же. Бумажные упаковки витаминов Таня забросила на печку. Конфеты рядком сложили за диван. Даже если дворничиха или Маня найдут что-то одно, то все сразу они найдут вряд ли.