Русская сила графа Соколова - Валентин Лавров

Это был ловкий сорокалетний мужик цыганистого типа, черноглазый, смуглый, балагур и кутила. Подобно старому Семену, ради господ он был готов и в огонь и в воду.

Соколов спросил:

— Что с Анисимом случилось? Заболел, что ль?

— Напротив, сурьезные у него чувства. И новый предмет — самый замечательный. Анисим теперь обзавелся артисткой из цирка, Валетой кличат.

— Как?

— Валетой.

— Наверное, Виолеттой?

— По нынешним временам могит быть, я на ее крестинах не пил, может, и Билета. Она выступает акробаткой в чинизеллевском цирке. Вся прислуга уже ходила.

— А ты?

— Я — обязательно! Она же, Билета, билетики бесплатно носит. С ней даже старый граф изволил ласково разговаривать и интересовался. Я как увидал, сердце в пятки ушло: Билета прямо под кумполом в кольце вертится и порхает, как попугай пернатый. Такое посмотреть очень приятно, особливо бесплатно. И за что полюбила нашего псаря — умом раскинуть не могу. А он выпил и говорит: под венец Билету поставлю. Вот такой у нас сирприз! Точно говорю, эта Билета намного получше Анисима будет…

— Анисим тоже не последний парень! К нему сам великий князь Михаил Александрович обращался за советом, когда в Англии покупал борзых.

— Оно так! Может, и впрямь остепенится, кобель, под венец пойдет? Дай-то бог! — Широко перекрестился на лампаду. — Парень он складный.

Соколова вдруг осенило. Он весело засмеялся своим мыслям, приказал:

— Скажи утром Анисиму, пусть ко мне придет.

Семен азартно проговорил:

— Еще как придет — прибежит, кот мартовский! Вы, барин, прикажите, пусть циркачку под венец ставит, хватит хвостом крутить. Чай, не мальчик! А то команду дайте мне, я его по голой заднице так вожжой отшлифую, что же в церковь с невестой побежит клятву вечную в любви обещать.

Соколов принял душ.

Теперь он залег на широчайшую постель, застеленную белоснежным с кружевной оторочкой бельем. В изголовье приятно трещала свеча (сыщик любил этот тихий, мерцающий свет). Соколов раскрыл кожаный переплет Александра Сумарокова «Еклоги», выпущенный в Петербурге в 1774 году странным образом: без титульного листа.

Открыл наугад, прочитал наивно-прекрасные вирши:

Вдруг раздался робкий стук, дверь приоткрылась. На пороге стоял Анисим:

— Приказывали, барин?

— Приказывал утром, а Семен тебя сейчас поднял. Ты уж, любезный, не серчай!

— Помилуйте, Аполлинарий Николаевич, кроме радости вас видеть, никаких иных чувств не имею.

— Ну, покоритель женских сердец, самец ненасытный, проходи, опускайся в кресло!

— Чего там, постою! — скромно заметил Анисим, но все же осторожно присел на краешек кресла.

Это был поджарый, очень подвижный мужик с бритыми щеками и небольшой, аккуратно подстриженной бородкой, которую он то и дело поглаживал. Под кустистыми бровями весело блестели глаза. На мужике поверх расшитой шелком рубахи был надет новый двубортный пиджак, какие обычно носят заштатные чиновники, и по новейшей моде — очень узкие клетчатые брюки без штрипок.

Соколов сказал:

— Это правда, что твоя сердечная избранница в цирке артисткой служит?

— Так точно, Аполлинарий Николаевич, называется — воздушная акробатка Виолетта Дриго, а по-настоящему, по-русски ее зовут Вера Дрынкина. Ее даже на афишах рисуют.

— Красивая?

— Очень!

— Прекрасно! Она сейчас в каком цирке — на Кронверкской в «Модерне» или у Чинизелли?

— У последнего.

— И какая сейчас у Чинизелли программа?

Ани сим стал загибать пальцы:

— В первом отделении жонглеры огненными факелами, конные джигиты, партерные акробаты Черниевского, чревовещатель из Персии, глотатель огня из Индии, дрессированные зайцы… Что еще? Рыжий у ковра.

— А когда твоя Виолетта выступает?

— В конце первого отделения. Летает под куполом в золотом кольце и вращается вниз головой — я глаза всегда закрываю, ужасно страшно. Потом, после антракта, хищники — львы бенгальские. После львов — призовая борьба — очень любопытно. Даже из публики охотников приглашают.

Соколов на мгновение-другое задумался, потом решительно произнес:

— Как говорят на Востоке, повесь свои уши на гвоздь внимания.

Сметливый Анисим, весело играя цыганскими глазами, внимательно слушал молодого хозяина и беспрестанно кивал, приговаривая:

— Так-с, так-с, понял. Так-с! Это сделать можно. Даже любопытно! Утром к вам Виолетта прибудет.

Итак, настало утро знаменательного дня, отмеченного историками цирка и биографами бурных приключений великого графа.

Соколов прибыл к одиннадцати часам в Михайловский манеж. Тут уже негде было яблоку упасть. Совершили молебен. Прошел парад в конном строю. Казачий войсковой хор из Ново-Черкасска исполнил любимые песни государя «Коль славен наш Господь в Сионе» Бортнянского на слова Хераскова и «Боже, царя храни» Львова на слова Жуковского. Государю, который прибыл с дочерьми Ольгой и Татьяной, очень понравились казачьи песни, а также игривая «Ах, что ж ты, голубчик, не весел сидишь».

Государь заметил Соколова. Он изволил приблизиться к гению сыска, снял перчатку, поздоровался за руку и милостиво произнес:

— Граф, я рад буду видеть вас вечером в Царском Селе. Алексей часто вспоминает вас и даже упражняется в гимнастике по вашей системе. Алексею ваш приезд доставит особую радость.

Соколов отвечал:

— Ваше величество, я сделаю все необходимое, чтобы нынче быть на приеме в Царском. Для меня это большая честь. Только по некоторым делам я могу опоздать на вечерний поезд. Но я доберусь на санях.

Государь внимательно и, как показалось Соколову, с тревогой взглянул в его глаза:

— Граф, будьте осмотрительны! Хотя наши егеря позавчера устроили отстрел волков, однако в окрестностях столицы хищников осталось довольно много. Скажите мой поклон вашему папа, а вам — удачи!

И вновь государь милостиво изволил пожать руку Соколову.

* * *

Золотой шпиль Адмиралтейства был облит ярким, не замутненным облаками солнцем и виден на многие версты. Величественные окна великокняжеских дворцов отражали солнечные блики. Стремительные саночки неслись по заснеженным проспектам и набережным. Цокающие удары конских копыт будили на широких улицах чуткое эхо. Красавцы кирасиры — «синие» и «желтые», лихо подкручивая усы, на верховых прогулках искали людных мест, обмениваясь страстными взглядами с дамами в пышных мехах и под вуалями. Перед богатыми ювелирными магазинами Картье, Фаберже и Маршака стояли роскошные выезды с лакеями в ярких ливреях на запятках. Богатая и могущественная империя!