Небеса любви - Кэтрин Кингсли

– О небеса! Как же ты намучилась, бедняжка! – ужаснулась няня.

Лили энергично закивала, соглашаясь с таким выводом.

– Да, мне страшно не повезло. Я не хотела к нему приближаться, честное слово. Я ведь помню, что ты мне всегда говорила о греховности мужчин! Но я была в футах пятнадцати от него, вернее – над ним. К тому же… Он ведь был по ту сторону стены! И вообще, я никак не ожидала, что меня попытаются изнасиловать в монастыре!

Мисс Мари Матильда Маккоффи, шотландка и католичка, нянчившая Лили с младенчества, в ужасе перекрестилась и пробормотала:

– Ты ведь не свалилась… прямо в монастырь, Лили? Ты ведь не хочешь сказать, что вскарабкалась на стену?

– А как же еще я могла бы отыскать своего монаха? – Лили пожала плечами.

Коффи вздрогнула и смертельно побледнела. Пристально глядя на свою воспитанницу, она проговорила:

– Ты хочешь мне сказать, что монах попытался над тобой надругаться? И ты рассчитываешь, что я тебе поверю? Чтобы так поступил монах-бенедиктинец, человек Господа? Ты, наверное, что-то не так поняла.

– Но он не был монахом! – воскликнула Лили в отчаянии. Почему няня не верила ей? Ведь она ничего не придумала! – Это был не монах, а обычный садовник, что трудится в монастыре. О Коффи, не сердись! Я знаю, что мне не следовало забираться на стену, и, если честно, я не знаю, зачем вообще туда полезла. Но мне так хочется помочь Жан-Жаку!.. И ты ведь согласилась со мной поехать, верно?

Коффи со вздохом опустилась на стул. Немного помолчав, тихо проговорила:

– Я согласилась поехать с вами, миледи, только потому, что не могла допустить, чтобы вы в одиночестве разгуливали по французским пригородам. И как же нам теперь быть? Что я вам говорила, когда вам пришла в голову эта ваша «блестящая мысль»?

Лили судорожно сглотнула.

– Коффи, все еще хуже, чем ты думаешь. Аббат придет сюда, ко мне… Он знает папу, конечно же. Я совершила ужасную ошибку. Сказала, кто я такая, не подумав о последствиях…

Шотландка прикрыла глаза ладонью и скороговоркой прочла молитву Пресвятой Деве, моля заступницу о помощи.

– Папе наверняка обо всем сообщат? – продолжала Лили. – Мне остается только придумать, как смягчить удар.

Коффи хмуро смотрела на свою подопечную.

– Но ты же не станешь усугублять свой грех, вводя в заблуждение самого аббата? Ведь не станете, миледи?

– Коффи, пожалуйста, не зови меня «миледи». Когда ты меня так называешь, я точно знаю, что ты на меня сердишься. Нет, я не собираюсь лгать аббату, но, с другой стороны, ему ведь необязательно знать о Жан-Жаке и его проблемах, верно? И поэтому… В общем, надо придумать какое-то объяснение. Что-нибудь безобидное…

– Ты лишь создашь себе еще больше проблем, если не скажешь правду, – проворчала Коффи. – И тебе это еще аукнется, потому что…

– Глупости! – перебила Лили. – Но знаешь, я вообще ничего не смогу придумать, пока не съем чего-нибудь. Ты не могла бы попросить хозяина гостиницы, чтобы нам сюда прислали ужин и еще немного горячей воды, чтобы я могла помыться? Я ведь не могу принимать аббата замарашкой…

Коффи с удивительным проворством – хотя и пользовалась тростью при ходьбе – шмыгнула за дверь. А Лили, с облегчением вздохнув, принялась снимать с себя одежду. С грустью взглянув на порванный чулок, она утешилась мыслью о том, что погублен был всего лишь ее чулок, а не девичья честь.

– Но отчего же мне все время не везет? – простонала Лили, бросившись на кровать. Ведь она хотела от жизни только одного – простоты. А простоты в ее жизни, увы, не было.

Лили помылась, переоделась и даже успела как следует подкрепиться до приезда в гостиницу Дома Бенетарда; и теперь она, чистая и сытая, почувствовала себя гораздо лучше. На отсутствие аппетита Лили никогда не жаловалась, и поэтому ей приходилось туго, когда ее в качестве наказания сажали на хлеб и воду, – а такое, увы, случалось довольно часто. Согласно представлениям падре Меллита, голодание плоти питало душу, но падре Меллит никогда не производил впечатления человека, которому хоть что-то в жизни нравилось.

Для встречи с аббатом Лили сняла отдельный кабинет, и на хозяина гостиницы произвел немалое впечатление тот факт, что его постоялица принимала самого Дома Бенетарда; судя по всему, жители городка относились к аббату с благоговейным почтением и даже отчасти страхом. Однако Лили, в отличие от местных жителей, не испытывала к аббату какого-то особенного уважения: для нее Дом Бенетард являлся самым обычным священником, – а она по собственному горькому опыту знала, каково иметь дело с такими людьми. И, разумеется, она прекрасно знала: все, что от нее требовалось, – это держать глаза скромно потупленными, соглашаться со всем, что бы священник ни сказал, и изображать раскаяние. А поступать при этом можно так, как тебе нравится.

Усевшись в кресло перед камином, Лили одернула платье, чтобы подол надежно прикрыл лодыжки, и, сложив руки на коленях и опустив глаза, стала ждать аббата; она очень надеялась, что всем своим видом олицетворяла чистоту и невинность. Коффи долго расчесывала ее волосы, после чего собрала их в тугой узел на макушке – именно так, по представлениям няни, приличествовало выглядеть юной леди. Лили же очень хотелось верить, что огненно-рыжий цвет ее волос, который падре Меллит называл «меткой дьявола», не отвратит от нее аббата – для нее было крайне важно произвести на него самое лучшее впечатление. План по спасению Жан-Жака уже дал трещину, и теперь ее задача состояла в том, чтобы не нанести ему – да и самой себе – еще большего вреда.

По окончанию беседы с аббатом у Лили осталось ощущение, что не она принимала у себя Дома Бенетарда, – а наоборот.

Аббат, прибывший все в том же простом черном одеянии, вежливо отказался от предложенных ему фруктов и вина и сел напротив Лили, устремив на нее ясный умиротворяющий взгляд. И ей сразу же стало ясно: этот человек – совсем не падре Меллит. Лили уставилась на деревянный крест на груди аббата, но тут же взгляд ее скользнул к его лицу. Судя по всему, Дому Бенетарду было лет сорок с небольшим – то есть он был довольно молод для священника столь высокого ранга. И все же во взгляде этого человека чувствовалась не только мудрость священника, но и самая обычная – то есть житейская – мудрость.

Лили, осознав это, внезапно поймала себя на том, что ей ужасно захотелось выложить этому человеку всю правду. И это при том, что она прекрасно знала: главная ее задача – защищать и оберегать Жан-Жака.

– Скажи мне, дитя мое, – проговорил аббат своим чрезвычайно приятным и мелодичным голосом, – как ты оказалась в стенах монастыря? Все было так, как сказал месье Ламартин? Ты действительно упала?

Лили кивнула и приготовилась изложить версию, которую придумала, готовясь к аудиенции (при этом ей было ужасно стыдно).

– Да, я упала. Конечно, мне не следовало находиться там, но я не смогла удержаться. Мой отец очень часто говорит о своей любви к аббатству святого Кристофа, так что я не сумела сдержать свое любопытство.