Небеса любви - Кэтрин Кингсли

– У мистера Смита, садовника, – с ухмылкой сообщила Лили. – Его речь бывает весьма колоритна, когда он думает, что рядом никого нет. Я многому научилась, слушая его.

– Элизабет, тебе должно быть стыдно! – Няня нахмурилась.

– Но почему? Ты ведь всегда говорила, что мы должны быть открыты всему новому. И говорила, что любознательность – прекрасное качество.

– Я говорила о высоком, о необходимости самообразования. Но я не советовала тебе прятаться в кустах, подглядывая за садовниками, а тем паче – за монахами. И довольно об этом.

– Я пыталась общаться с людьми на их родном языке. Неужели это так плохо?

– Ты должна помнить, детка, что ты – леди. Поэтому тебе следует вести себя как леди в любое время. И не важно, понимают тебя или нет. Я сто раз тебе говорила: хорошие манеры при любых жизненных обстоятельствах – самый верный признак аристократического происхождения. А ты иногда ведешь себя так, Элизабет, что можно подумать, будто ты дочь кучера, а не герцога.

Лили вскинула подбородок и заявила:

– А я вовсе не рада, что родилась дочерью герцога. Я бы, наверное, стала более счастливой, а скорее всего, гораздо счастливее, если бы мой отец был кучером, а не герцогом.

– Какие глупости! Девочка моя, я не позволю тебе так неуважительно говорить о своем родителе. Ты дочь герцога, и это дает тебе немало прав, но и накладывает некоторые обязательства… На тебе лежит ответственность за продолжение рода. А ты уклоняешься от исполнения своего долга. Неудивительно, что его светлость в отчаянии.

Лили пожала плечами.

– Если я когда-нибудь совершу глупость и выйду замуж, какая мне от того польза? Мне ведь не позволят распоряжаться тем, что по праву рождения принадлежит мне. Точно так же, как не позволяют делать это сейчас! Я бы предпочла дождаться, когда мой отец умрет, чтобы получить наследство…

– Дитя мое, да прикуси же язык! – воскликнула няня.

– Я абсолютно бесправна, – продолжала Лили. – Со мной обращаются так, словно у меня своего ума нет совсем. Мне подсовывают сопливых ухажеров и требуют, чтобы я была им еще и благодарна за оказанное внимание. И меня же отчитывают за то, что мне не нравятся безмозглые и бесхарактерные уроды!

– Да будет тебе, Лили, ты преувеличиваешь…

– Я не преувеличиваю! – в гневе воскликнула девушка. – Я нужна лишь для того, чтобы отец мог продать меня с выгодой, а моя задача – производить на свет сыновей, дабы род не прервался! Как же все это противно и мерзко! А обо мне кто-то подумал? У меня ведь и мозги есть, и сердце. И даже, как мне неоднократно заявляли, душа! Моя бессмертная душа и моя смертная матка – похоже, это единственное, что имеет значение! И знаешь, я начинаю думать, что матка стоит на первом месте. А если вспомнить о том, что случилось с моей матерью…

Лили внезапно побледнела и умолкла. Она не хотела поминать мать. Она вообще не говорила о матери с того самого ужасного дня четырнадцатилетней давности. Лили знала, что никогда не сможет забыть, как сидела у окна, в оцепенении наблюдая за матерью, садившейся в карету. И мать ни разу не оглянулась! А потом слуга поднял ступени и закрыл дверцу – и карета укатила. С тех пор Лили не получала от матери никаких вестей. Но именно в тот день она осознала, что ее никто, совсем никто не любил. Наверное, потому, что в ней не хватало чего-то такого, за что любили других людей. И последующие четырнадцать лет лишь утвердили Лили в этом мнении.

Коффи погладила свою воспитанницу по плечу.

– Не горюй, девочка моя, из-за того, что мы не в силах изменить. Твоя мать была хорошей женщиной.

– Мой отец так не считал, – с горечью сказала Лили. – Он никогда не мог простить ей того, что она родила Жан-Жака для своего первого мужа, а для него не смогла произвести на свет никого, кроме меня и еще нескольких мертворожденных детей. Теперь-то ты понимаешь, почему он ненавидит Жан-Жака? А что до меня, то я для него – всего лишь последняя надежда на продолжение рода.

– Лили, ты не должна так расстраиваться. Я уверена, что все совсем не так…

– Нет-нет, все именно так! Поверь мне, это правда. Да мне и сам отец об этом сказал. Теперь ты понимаешь, почему я бы предпочла быть дочерью кучера! Кучер любил бы меня такой, какая я есть, просто потому, что я – его дочь.

– Твой отец – хороший человек, – возразила Коффи. – Но дело в том, что он очень набожный, я бы даже сказала… чересчур набожный. Вот почему я хочу, чтобы ты прислушалась к моим словам и хорошенько их запомнила. А ведь обычно ты все забываешь…

Лили потупилась и пробормотала:

– Няня, прости меня. Я не хотела быть такой грубой.

Коффи снова погладила собеседницу по плечу.

– Ты расстроена, детка. Ты очень устала и к тому же голодна. Последние несколько дней были далеко не лучшими в твоей жизни. Но ты держишься прекрасно, хотя и вынуждена путешествовать в обществе мужчины, который едва тебя не обесчестил.

Лили грустно улыбнулась.

– Коффи, только представь!.. Он попытался меня обесчестить, даже не зная, какое у меня большое приданое. Но, с другой стороны, он, наверное, дошел до крайности, живя в монастыре.

– Вы, миледи, очень даже хорошенькая, и этого вполне достаточно, чтобы мужчина проникся к вам страстью, – с серьезнейшим видом ответила няня. – Мужчины – рабы собственной плоти, и часто одно лишь присутствие женщины лишает их даже тех крох разума, что дал им Господь.

– Вот и я об этом! – воскликнула Лили. – Да, именно это и случилось с негодяем, и мой отец сразу все поймет. В конце концов, ему никогда не надоедает вещать о грехах плоти и низменных потребностях мужчин…

– Хватит разговоров на эту тему, – заявила Коффи. – Я хотела бы вернуться к тому, с чего начала, а именно, к твоему отцу. Несмотря на все обиды, нанесенные твоим нежным чувствам, для тебя же лучше в общении с ним держаться как можно скромнее. Продемонстрируй свое раскаяние. Не будет лишним опуститься на колени и попросить у него прощения.

– Вот этому не бывать! – возмутилась Лили. – Я попрошу у него прощения за то, что случайно упала на монастырский двор, но я никогда не опущусь перед ним на колени. Ни перед ним, ни перед каким-либо другим мужчиной!

– Ну тогда, дорогая, пусть гордость твоя бежит впереди ума, а мне лишь остается молиться о том, чтобы гордыня не сгубила тебя окончательно.

– Коффи, да не будь ты такой занудой! Не переживай, я изображу смирение. Увидишь, все само собой устроится. Как всегда.

– Только не забывайся, Лили. Помни свое место, – напомнила няня.

– С тобой разве забудешь?! Но хватит об этом, Коффи. И не смотри на меня с таким осуждением, ладно? Стань снова моей подругой!

Коффи молча поджала губы – словно только что съела самый кислый лимон на свете. Старая нянька ни словом не обмолвилась о своем дурном предчувствии. Коффи была почти уверена: его светлость уволит ее сразу по возвращении и погонит прочь. И при одной мысли об этом у нее разрывалось сердце…