Пляска смерти - Стивен Кинг

Помню очень отчетливо: страшное мертвое молчание кинозалавдруг было нарушено одиноким выкриком; не знаю, был это мальчик или девочка,голос был полон слез и испуганной злости: “Давай показывай кино, врун!"

Управляющий даже не посмотрел в ту сторону, откуда донессяголос, и почему-то это было хуже всего. Это было доказательство. Русскиеопередили нас в космосе. Где-то над нашими головами, триумфально попискивая,несется электронный мяч, сконструированный и запущенный за железным занавесом.Ни Капитан Полночь, ни Ричард Карлсон (который играл в “Звездных всадниках”(Riders to the Stars), боже, какая горькая ирония) не смогли его остановить. Онлетел там, вверху.., и они назвали его “спутником”. Управляющий еще немногопостоял, глядя на нас; казалось, он ищет, что бы еще добавить, но не находит.Потом он ушел, и вскоре фильм возобновился.

4

И вот вопрос. Каждый помнит, где был, когда убили президентаКеннеди. Каждый помнит, где услышал, что в результате очередного безумия погибв кухне какого-то отеля Роберт Кеннеди. Кто-то, может быть, даже помнит, гдеего застал Кубинский ракетный кризис.

А кто помнит, где он был, когда русские запустили спутник?

Ужас – то, что Хантер Томпсон назвал “страхом иотвращением”, – часто рождается из ощущения неких перемен: что-то рушится. Еслиэто ощущение разрушения, уничтожения возникает внезапно и затрагивает личновас, если поражает вас в самое сердце, то в таком случае оно остается в памятикак нечто цельное. Тот факт, что многие помнят, где находились в тот момент, когдаразнеслась весть об убийстве Кеннеди, кажется мне не менее интересным, чем то,что один болван с заказанным по почте ружьем сумел за четырнадцать секундизменить ход истории. Мгновение, когда об этом узнали миллионы людей, ипоследующие трое суток растерянности и горя были в истории человечества,вероятно, самым большим приближением к массовому осознанию, к массовой эмпатиии – ретроспективно – к массовой памяти: двести миллионов человек застылиодновременно. Очевидно, любовь не может достичь такого перехлестывающего всеграницы удара эмоций. Жалость может.

Я не хочу сказать, что известие о запуске спутника оказалотакое же воздействие на души американцев (хотя без воздействия, конечно, необошлось); сравните, например, забавное описание событий, последовавших зауспешным русским запуском в превосходной книге Тома Вулфа о нашей космическойпрограмме “Правое дело” (The Right Staff), но полагаю, что очень многие дети –дети войны, как нас называли – помнят это событие так же хорошо, как я.

Мы, дети войны, оказались плодородной почвой для семянужаса; мы выросли в странной, почти цирковой атмосфере паранойи, патриотизма инациональной гордости. Нам говорили, что мы величайшая нация на Земле и чтолюбой разбойник из-за железного занавеса, который попытается напасть на нас вогромном салуне внешней политики, узнает, у кого самый быстрый револьвер наЗападе (как в поучительном романе Пэта Франка этого периода “Увы, Вавилон”(Alas, Babylon)). Но при этом нам также постоянно напоминали, какие припасынужно держать в атомных убежищах и сколько времени сидеть там после того, какмы выиграем войну. У нас было больше еды, чем у любого народа в истории, но вмолоке, на котором мы выросли, присутствовал стронций-90 – от ядерныхиспытаний.

Мы были детьми тех, кто выиграл войну, которую Дьюк Уэйнназывал “большой”, и когда пыль осела, Америка оказалась на самом верху. Мысменили Англию в роли колосса, шагающего по всему миру. Когда наши родители,соединившись вновь, зачинали меня и миллионы других детей, Лондон лежал в развалинах,солнце заходило в Британской империи каждые двенадцать часов, а Россия быласовершенно обескровлена в войне с нацистами; во время осады Сталинграда русскиесолдаты были вынуждены есть своих погибших товарищей. Но ни одна бомба не упалана Нью-Йорк, и американцы потеряли в войне гораздо меньше людей, чем остальныеее участники.

К тому же у нас за спиной была великая история (у всехнародов с краткой историей она великая), особенно по части изобретательства иноваций. Каждый школьный учитель, к вящей радости учеников, то и делопроизносил одни и те же два слова; два волшебных слова, сверкающих, какнеоновая вывеска; два слова почти невероятной силы и красоты; эти два словабыли – ДУХ ПИОНЕРОВ. И я, и прочие мои сверстники – мы все росли под сеньюПИОНЕРСКОГО ДУХА Америки; в любую минуту мы могли вспомнить имена, которыеузнали в классе. Эли Уитни. Сэмюэл Морзе. Александр Грэм Белл. Генри Форд.Роберт Годцард. Вилбур и Орвилл Райт. Роберт Оппенгеймер. У всех этих людей,леди и джентльмены, было нечто общее. Все они были американцами, буквальнопропитанными этим самым ПИОНЕРСКИМ ДУХОМ. Мои соотечественники всегда былисамыми быстрыми, самыми лучшими и самыми великими.

А какой мир ждал нас впереди! Он был очерчен в произведенияхРоберта Хайнлайна, Лестера Дель Рея, Альфреда Бес-тера, Стенли Вейнбаума идесятках других! Грезы о нем возникли в дешевых научно-фантастических журналах,которые к октябрю 1957 года уже умирали, но сам жанр фантастики был в отличнойформе. Космос будет не просто завоеван, говорили нам эти писатели. Он будет..,он будет.., конечно, он будет ПИОНЕРИЗИРОВАН! Серебряные иглы пронизываютпустоту, изрыгающие пламя реактивные двигатели опускают огромные корабли начужие планеты, мужчины и женщины создают колонии (американские мужчины иженщины, необходимо добавить) с истинно ПИОНЕРСКИМ ДУХОМ. Марс превратится внаш задний двор, новая золотая (а может, новая радиевая) лихорадка возникнет впоясе астероидов… В конечном счете, разумеется, звезды будут нашими – нас ждетвеликолепное будущее с туристами, щелкающими “кодаком” шесть лун Проциона IV,или конвейером по сборке космических “шевроле” на Сириусе III. Сама Земляпревратится в утопию, и ее будущее можно увидеть на обложке любого номера“Фэнтези энд сайенс фикшн”, “Эмейзинг сториз”, “Гэлэкси” или “Эстаундинг сайенсфикшн” 50-х годов.

Будущее, полное ПИОНЕРСКОГО ДУХА; больше того, будущее,полное АМЕРИКАНСКОГО ПИОНЕРСКОГО ДУХА. Взгляните на обложку оригинальногоиздания “Марсианских хроник” Рэя Брэдбери в издательстве “Бэнтэм”. Рэй тут нипри чем, это произведение художника, порождение его воображения; но нет ничегоэтноцентрического или откровенно глупого в этом классическом синтезе научнойфантастики и фэнтези: космонавты, сильно смахивающие на солдат морской пехоты,высаживающихся на берег Сайпана [11] или Таравы [12]. На заднем фоне некорабль, способный двигаться быстрее света, а ракета, и командир вполне мог быбыть взят из фильма Джона Уэйна: “Вперед, молокососы, неужели вы не хотите житьвечно? Где ваш ПИОНЕРСКИЙ ДУХ?"

Такова была колыбель основной политической теории и технологическихснов, в которой я и множество других детей войны качались до того дня в октябре1957 года, когда колыбель внезапно опрокинули и мы вывалились. Для меня это былконец сладкого сна.., и начало кошмара.