Пляска смерти - Стивен Кинг

Является ли ужас искусством? На этом втором уровне егопроявление ничем иным быть просто не может; он становится искусством ужепотому, что ищет нечто, лежащее за пределами искусства, нечто, предшествующееискусству; ищет то, что я бы назвал критической точкой фобии. Хорошая страшнаяистория ведет вас в танце к самым основам вашего существования и находит тайнуюдверь, которая, как вам кажется, никому не известна, но вы-то о ней знаете;Альбер Камю и Билли Джоэл указывали, что Чужак заставляет нас нервничать… Но вглубине души нас тешит возможность встретиться с ним лицом к лицу.

Пауки приводят вас в ужас? Отлично. Вот вам пауки в“Тарантуле” (Tarantula), в “Невероятно уменьшающемся человеке” (The IncredibleShrinking Man) и в “Королевстве пауков” (Kingdom of the Spiders). А если крысы?В романе Джеймса Херберта, который так и называется – “Крысы”, вы чувствуете,как они ползают по вашему телу.., и пожирают вас заживо. Змеи? Боязньзамкнутого пространства? Боязнь высоты? Или… Да все что угодно.

Поскольку книги и фильмы входят в понятие массмедиа, запоследние тридцать лет поле ужасного расширилось и теперь включает не тольколичные страхи. За этот период (а в несколько меньшей степени и в течениесемидесяти предшествующих лет) жанр ужаса отыскивал критические точки фобиинационального масштаба, и те книги и фильмы, которые пользовались наибольшимуспехом, почти всегда выражали страхи очень широких кругов населения и игралина них. Такие страхи – обычно политические, экономические и психологические, аотнюдь не страх перед сверхъестественным – придают лучшим произведениям этогожанра приятный аллегорический оттенок, и это именно те аллегории, среди которыхвольготнее всего чувствуют себя создатели кинофильмов. Может быть, потому, чтознают: если вышел прокол с началом, потом всегда можно вызвать из тьмыкакое-нибудь чудовище.

Вскоре мы вернемся в Стратфорд 1957 года, но вначалепозвольте упомянуть один из фильмов последних тридцати лет, очень точнонащупавший критическую точку. Это картина Дона Сигела “Вторжение похитителейтел” (Invasion of the Body Snatchers). Ниже мы обсудим и сам роман – у ДжекаФиннея, его автора, тоже найдется что сказать, – а пока давайте короткокоснемся фильма.

Ничего ужасного в физическом смысле в сигеловской версии“Вторжения похитителей тел” нет [6], нет никаких сморщенных злобныхмежзвездных путешественников, никаких уродов-мутантов в облике нормальныхлюдей. Существа-стручки лишь слегка отличаются от обычных землян, и все. Простонемного размыты. Чуть-чуть неряшливы. Хотя Финней нигде не говорит об этомпрямо, он явно считает, что наиболее ужасное в “них” – это отсутствие самогораспространенного и легче всего приобретаемого эстетического чувства. Не важно,говорит Финней, что эти вторгшиеся из космоса чужаки не способны оценить“Травиату”, “Моби Дика” или даже хорошую обложку “Сатердей ивнинг пост” работыНормана Рокуэлла. Это не очень хорошо, но – боже! – они даже не подстригаютгазоны, не меняют стекло в гараже, разбитое мячом мальчишки. Не красятоблупившиеся стены домов. Дороги, ведущие в Санта-Миру, вскоре покрываютсятаким количеством выбоин и трещин, что торговцы, обслуживающие город – можносказать, что они снабжают муниципальные легкие животворным воздухомкапитализма, – уже отказываются приезжать.

Внешний уровень – это одно дело, но лишь на втором мы обычноиспытываем то неприятное ощущение, которое называют “мурашками”. Много лет от“Вторжения похитителей тел” у людей пробегали мурашки, и от этого в сигеловскомфильме видели множество самых разных идей. Сначала фильм рассматривался какантимаккартистский, пока кто-то не заметил, что самого Сигела вряд ли можноназвать левым. Тогда картину отнесли к разряду “Лучше быть мертвым, чемкрасным”. Из этих двух вариантов второй представляется мне болееправдоподобным. Картина кончается сценой, когда Кевин Маккарти стоит посредишоссе и кричит проносящимся мимо машинам:

"Они уже здесь! Вы следующий на очереди!” Но в глубинедуши я считаю, что Сигел вообще не думал о политике, когда снимал фильм (нижевы увидите, что и Джек Финней никогда о ней не задумывался); мне кажется, чтоон просто развлекался, а подтекст… Подтекст возник сам по себе.

Это не значит, что во “Вторжении похитителей тел” неталлегорических элементов; просто эти пункты давления, эти источники страха такглубоко погребены в нас и в то же время настолько активны, что мы черпаем изних, как из артезианских колодцев, – говорим вслух одно, но шепотом выражаемсовсем другое. Версия романа Джека Финнея, сделанная Филипом Кауфманом,интересна (хотя, говоря откровенно, в меньшей степени, чем картина Сигела), нов ней этот шепот сменился чем-то совсем иным: фильм Кауфмана словно бывысмеивает общее мироощущение эгоцентрических семидесятых “со-мной-все-в-порядке-с-тобой-все-в-порядке-так-что-примем-горячую-ванну-и-помассируем-свое-драгоценное-самосознание”.А это предполагает, что хотя тревожные сны массового подсознания могут отдесятилетия к десятилетию меняться, шланг, опущенный в этот колодец, остаетсянеизменным.

Это и есть истинный танец смерти, по-моему: те замечательныемгновения, когда создатель ужасной истории оказывается способен объединитьсознание и подсознание одной мощной идеей. Я считаю, что в большей степени этоудалось в своей картине Сигелу, но, конечно, и Сигел, и Кауфман должны бытьблагодарны Джеку Финнею, который первым зачерпнул из колодца.

Итак, вернемся в стратфордский кинотеатр теплым осенним днем1957 года.

3

Мы сидели на стульях, как манекены, и смотрели на управляющего.Вид у него был встревоженный и болезненный – а может, это было виноватоосвещение. Мы гадали, что за катастрофа заставила его остановить фильм в самыйнапряженный момент, но тут управляющий заговорил, и дрожь в его голосе ещебольше смутила нас.

– Я хочу сообщить вам, – начал он, – что русские вывели наорбиту вокруг Земли космический сателлит. Они назвали его… “спутник”.

Сообщение было встречено абсолютным, гробовым молчанием.Полный кинотеатр детишек с ежиками и хвостиками, в джинсах и юбках, с кольцамиКапитана Полночь [7], детишек, которые только что узнали Чака Берри и ЛиттлаРичардса [8] и слушали по вечерам нью-йоркские радиостанции с такимзамиранием сердца, словно это были сигналы с другой планеты. Мы выросли наКапитане Видео [9] и “Терри и пиратах” [10]. Мы любовались в комиксах,как герой Кейси разбрасывает, как кегли, целую кучу азиатов. Мы видели, какРичард Карлсон в “Я вел тройную жизнь” (I Led Three Lives) тысячами ловитгрязных коммунистических шпионов. Мы заплатили по четверть доллара за правоувидеть Хью Марлоу в “Земле против летающих тарелок” и в качестве бесплатногоприложения получили эту убийственную новость.