Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

Со звонком пришлось все-таки пошевелиться. Ник бросил на парту тетради и только тогда вспомнил, что домашнюю работу сделать не удосужился. Поморщился: еще и Циркуль прицепится! Сунул одну из тетрадей обратно. Лучше соврет, что забыл, в крайнем случае решит «с листа» у доски.

Промчался по проходу Грошик, бухнулся на стул и шумно выдохнул.

– Эй, Немой!

Ник глянул через плечо:

– Чего тебе?

Грошик ответить не успел: Карась – он сидел в одиночестве, с угрюмым лицом, – пихнул кулаком ему в спину.

Вошел Циркуль.

– Добрый день, господа. Сегодня мы повторяем квадратичные функции. Прошу убрать со столов учебники и тетради, оставить только листы для контрольной.

Циркуль повернулся к доске.

– Необходимо построить графики, найти промежутки возрастания и убывания, наибольшие и наименьшие значения. Кто первым закончит, работу мне на стол.

Писал математик неторопливо, выводя каждую литеру. Ник обернулся, показал взглядом на пустое место Гвоздя и спросил у Карася беззвучно, отчетливо шевеля губами: «Где?» Тот сердито раздул ноздри и постучал себя по голове кулаком. «Не понял», – изобразил Ник.

Грошика явно распирало. Он упал грудью на парту и зашипел:

– Сдурел Гвоздь! Вчера…

Карась снова ткнул его между лопаток.

– Пасть свою поганую закрой.

– Что за разговоры?! – взвился Циркуль. – От кого услышу хоть звук – оценка на балл ниже. Начинаем! На всю работу полчаса.

Ник взял карандаш, и тот хрустнул в пальцах. Кажется, доигрались. «Прекрати!» – одернул сам себя. Гвоздь просто не успел отметиться. «Королевской квоте» частенько спускают опоздания, но персонально на Глеймирова могли взъесться и посадить под домашний арест.

– Э-э-э… Яров! Вы так и будете мечтать? – проскрипел над ухом Циркуль.

– Я обдумывал решение, господин учитель.

– Ну-ну.

Ник наклонился к листку. Карандаш скользнул вдоль линейки, отмечая оси координат.

Работу он сдал одним из последних.

После звонка Циркуль задержал класс. Ник переплел и стиснул пальцы, слушая, как математик отчитывает за невнимательность всех и лично его в первую очередь. Прежде чем произнести «Яров», Циркуль делал крохотную паузу, точно сомневаясь, достоин ли Ник новой фамилии.

Наконец дверь за преподавателем закрылась.

– Что с Денисом? – метнулся Ник к Карасю.

– Дурак он!

Грошик пристроился рядом и развесил губы.

– Пошел вон! – отпихнул его Карась. – Вали, крыса!

– Да чего, все знают!

– Вали!

Грошик зло сощурился, но отошел.

– Напился он, – угрюмо сказал Карась. – Подрался. Вся рожа разбита, кулаки в кровь. Самого в хлам отметелили.

– Кто?

– Хрен его знает! В больничке лежит. Вечером не отметился, на ужине не был. Капа в ночную шла, а он возле крыльца валяется.

– Не понимаю. Не стал бы Денис пить – вот так!

Карась оглянулся. Грошик маячил в отдалении, вытягивая от любопытства шею.

– Утром дядя Лещ заходил, орал, какие мы козлы. Говорит, директор на комиссию подавать хочет.

– С «квоты» снимать?

– Ну.

– Черт. – Ник сел на парту, сгорбившись. – Его уже предупреждали.

– Угу. А Жучара теперь на говно исходит, радуется. – Карась со свистом втянул воздух сквозь дырку на месте выбитого зуба.

– Если что, я попробую поговорить с дедом. Все-таки член Городского совета.

Карась уныло кивнул.

Белый потолок. Денис закрывал глаза, но тот просвечивал сквозь веки. Хотелось закинуть руки за голову, вцепиться в спинку кровати и заорать на одной ноте: «Суки! Суки! Суки!» Как тогда, в госпитале, когда поверил, что не сможет больше ходить.

Повернул голову – стрельнуло от плеча до уха, даже оглох на мгновение. Полежал, глотая слюну и матерясь шепотом. Теперь перед глазами было окно. За стеклом висел туман, и в белесом мареве шевелились черные щупальца кустов. От их колыхания замутило.

…Вчера все произошло очень быстро. Перебегал улицу, торопясь отметиться, но его окликнули:

– Эй, парень!

Денис оглянулся: на углу стоял фургон с распахнутыми дверцами. Мужчина махнул изнутри рукой:

– На минутку!

– Че надо?

И в этот момент кто-то хлопнул по плечу. Кольнуло – Денис дернулся от неожиданности, сделал шаг, но асфальт прогнулся под ногами. Колыхнулась решетка забора. В наступившей темноте жесткие руки подхватили под мышки и пихнули в железное нутро. Пахло мазутом и бензином, взрыкивало густым механическим голосом. Денис попытался приподнять голову, но не удержал и ударился затылком о дребезжащий пол.

Очнулся от яркого света. Было больно – руки выкрутили за спину и перекинули через спинку стула. Запястья примотали к перекладине, щиколотки привязали к ножкам.

– Слышь, очухался?

Пихнули пальцем в висок, поворачивая голову. Денис зажмурился. Под веками плавали огненные круги, тошнило и очень хотелось пить.

– Оставь. Рано еще.

Сколько прошло времени, он не понял. Слышал шаги, смутно доносились голоса. Кто-то подходил со спины и трогал за шею, проверяя пульс. Потом к губам поднесли кружку, Денис напился. Снова раздались голоса, но уже громче. Лязгнула дверь.

– Начнем.

Денис открыл глаза, загораживаясь ресницами от света. Кажется, он был в подвале: окон нет, пол цементный.

Из тени вышел амбал с широкими плечами.

– Что тебе сказал Алейстернов?

Голос раздался со стороны, и Денис повернул голову.

– Кто?..

Амбал коротко, без замаха, ударил под дых. Точно железной чушкой долбануло. Денис скорчился на стуле, выворачивая себе руки. Его ухватили за волосы и вздернули лицом к свету.

– Что сказал?

Кулаком по зубам – во рту кровь. Суки!

Отпустили, чтобы смог прокашляться и сплюнуть.

– Рассказывай подробно.

У амбала в руках появилась резиновая дубинка.

Денис с тоской огляделся. Да, тут ори, не ори – не услышат.

– Про камеру хранения он говорил. Код назвал и номер. Чтобы Зареченский туда съездил.

– В понедельник вы были на вокзале вдвоем.

– Ну и че?

– Давай.

Дубинка сначала ударила в плечо, и Денис вскрикнул. Следующий удар пришелся по локтю.

Отходил долго. Звенело в ушах, в белом слепящем свете кружились черные мушки.