Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

Гвоздь все-таки закурил. Он сердито затягивался, глотая дым, и вскоре закашлялся.

Ник выдернул у него из пальцев сигарету.

– С твоими легкими!..

– Эй, Немой, совсем оборзел?

– Оборзеешь тут. Вокруг меня что-то происходит, а что именно… – Ник потер висок, подбирая слово, – я не могу это даже уловить, не то что понять.

Гвоздь подумал и спросил участливо, как у больного:

– Мания величия? Под дедулю копают, зуб даю. Хапнешь закладку, а там валюта и шпионские материалы.

– Может быть, – согласился Ник. – Кто-нибудь видел, как ты говорил с майором?

– Карась. Но я отбрехался.

– И дело было в скверике…

Наблюдать за ними мог кто угодно.

– Пошли, скоро звонок.

Уроки тянулись нескончаемо, каждую минуту хоть выгрызай.

На алгебре Циркуль раздал задания по экзаменационным билетам. Ник схватил, надеясь хоть немного отвлечься, но большинство задач оказались типовыми. Со злости решил свой вариант и вариант Грошика, который нудел и скулил за спиной.

Химия прошла – то ли была, то ли нет. Ник невидяще смотрел на доску, испещренную формулами. О чем толковали на литературе, не запомнил. Понял лишь, что Воробей пытался за урок пробежаться галопом по нескольким романам сразу – переживал, помнят ли ученики то, что проходили в первой четверти.

Лишь одного Воителя, казалось, не волновали предстоящие экзамены. Он неторопливо вошел в класс, устроился за столом и открыл журнал.

Ник посмотрел в окно. На толстой ветке тополя сидела кошка и умывалась. Так тщательно натирала голову, что ухо завернулось, показав розовую изнанку.

– Ну что, господа, желающих отвечать нет? Кое-кому следовало бы подтянуть отметки.

С чего он взял, что Алейстернова убили, снова подумал Ник. Или так: почему решил, что майора убили из-за разговора с Гвоздем? Тогда проще было бы Гвоздя хлопнуть.

– А пойдет отвечать у нас Яров. Давно что-то я вас не спрашивал, и спорный результат вырисовывается. Желаете заработать «отлично»?

Кошка дернула головой, пытаясь расправить ухо. Не получилось, и она потерлась о дерево.

– Яров! Вы меня слышите?

Ник очнулся.

– Да, извините.

– Прошу к доске. Тема: «Внешняя экономическая политика накануне Второй мировой войны». Я слушаю.

Параграф Ник читал.

– Вы готовы, Яров?

Но ничегошеньки не помнил.

– Николас… э-э-э… Микаэль, что с вами?

«Детки» смотрели со злорадством. Дальшевский кривил презрительно рот: наконец-то умник Зареченский стоит как баран и слова сказать не может. Суетился Грошик. Он открыл учебник на нужной странице и то так, то эдак поворачивал книгу – вроде как хотел помочь. А сам наслаждался, это было заметно по роже.

– Может, вы себя плохо чувствуете? – поинтересовался Воитель.

– Конечно, у него амнезия, – негромко сказал с места Дальшевский, и «детки» захихикали.

Грошик поднял учебник, спрятав за ним ухмылку.

– Несмотря на то что в последний год до начала Второй мировой войны, – заговорил Ник, – действовал договор о Таможенном союзе, ввоз ряда товаров был искусственно ограничен…

На перемене его попробовал задеть Дальшевский, что-то сказал в спину. Ник думал о своем и уловил лишь: «Зареченский». Кругом засмеялись. «Плевать!» – подумал он, засовывая в сумку учебник. Выпрямившись, прошел между партами, скользнув по Дальшевскому равнодушным взглядом.

С физики Ник чуть было не сбежал. Но могли наябедничать деду, и пришлось бы сочинять, где болтался столько времени. Остался. Открыл тетрадь на последней странице, написал: «Алейстернов. Гориславский. Яров». Соединил фамилии в треугольник. Не хватало еще Леборовски. Деда Ник вписал в середину и задумался: а где его собственное место?

Звонок заставил поднять голову от тетради. Все, теперь на вокзал.

На остановке караулил Гвоздь.

– Зря, – сказал Ник, подходя к нему. – Не путался бы в это дело.

– Ага. Вон трамвай.

В полупустом салоне громко дребезжало стекло. Невнятно прохрипел в микрофон водитель. Ник расплатился с кондукторшей и прошел на заднюю площадку. Гвоздь рядом ухватился за поручень.

– Не ходи со мной, – снова попросил Ник.

– Да ладно, не боись!

– Я серьезно, Денис.

– Немой, не будь занудой. Меня уже втравили, поздняк метаться.

Трамвай мотнуло на повороте. Ник крепче взялся за поручень, провожая взглядом дом-кронверк. Там, дальше, за лабиринтом улочек, прятался «Научно-исследовательский центр медицины и биологии». Накатила боль, разламывая затылок, Ник даже зубами скрипнул. Если бы он мог вспомнить хоть что-нибудь! Вдруг Артур Гориславский приходил к ним домой?

– Эй, слышь, – шепотом позвал Гвоздь. – Позырь назад, только осторожно.

Ник поправил на плече ремень сумки, бросив быстрый взгляд в салон.

Пассажиров прибавилось. Кондукторша гремела мелочью, требуя расплатиться за багаж.

– Ну и?

– Сразу за нами, у окна.

Ник глянул еще раз. На сиденье дремала бабка, прижимая к груди кошелку.

– Притворяется, зуб даю, – прошипел Гвоздь.

Трамвай тряхнуло, и бабка вскинулась, сонно моргая.

– Во, видал? Следит! – продолжал веселиться Гвоздь.

Ник отвернулся.

Северный вокзал выдавался бастионом на площадь. Ветер бился в его каменный лоб и трепал флаг Федерации, вывешенный на фронтоне. За стенами гудело, стучало, механический голос командовал поездами. Вокзал нависал над площадью крытыми переходами и галереями с узкими окнами-бойницами. У его подножия грузчики с грохотом катили тележки с багажом. Подъезжали такси, принимая пассажиров. Выстроились в ряд туристические автобусы, мешая движению.

Следуя указателям, Ник спустился на цокольный этаж. Здесь было прохладно, пахло железом и камнем.

Автоматические камеры хранения, кажется, популярностью не пользовались. Справа, где в окошке мелькал служащий, стояла очередь, здесь же было малолюдно: девушка складывала в ячейку пакеты, пожилой мужчина достал сумку и рылся в ней, двое парней в спортивной форме, переругиваясь, пытались запихнуть снаряжение. Кто-то еще ходил за стеллажами – слышались голоса и шаги.

Ник свернул к нужному ряду.

– Ну? – подтолкнул Гвоздь.

Он стоял рядом, загораживая проход. Больше в тупике никого не было.

Ручки повернулись, выставляя белые литеры: «Б3678». Как хорошо, что помнил наизусть! Раздался металлический щелчок.