Мисс Сильвер приезжает погостить. Гостиница "Огненное колесо" - Патриция Вентворт

Марч рассмеялся.

– Я велю ее расспросить, но не разочаруйтесь, если окажется, что это душевное состояние вызвано лишь тем, что ее парень забыл про свидание. Что ж, мне пора. Кстати, Дрейк сыт по горло вашими отпечатками следов. Мой долг благодарности вам растет.

– Ну что ты, Рэндал!

– Дорогая моя мисс Сильвер, вы не представляете, как мне не нравится этот достойный человек, и я не могу сказать об этом никому, кроме вас. Рвение, рвение, сплошное рвение! Вам, возможно, будет интересно узнать, что, по его авторитетному мнению, дама, оставившая следы, носит четвертый размер обуви.

– Я и сама ношу четвертый, Рэндал. – Мисс Сильвер кашлянула. – И миссис Уэлби тоже.

Кэтрин Уэлби вышла из автобуса на рыночной площади в Лентоне и свернула на узкую улочку под названием Монашеский переулок. Мужского монастыря там давным-давно не было, осталось только название, но за витринами модных магазинов на главной улице скрывались старинные дома. В одном из этих домов располагалась контора мистера Холдернесса. Книжный магазин на первом этаже много раз менял владельцев, но фирма «Стенвей, Стенвей, Фулперс и Холдернесс» занимала верхние этажи уже сто пятьдесят лет. Из двух Стенвеев нынче остался только один – инвалид, который заглядывал в контору все реже. Племянника с той же фамилией вскоре должны были принять на работу в фирму. Сейчас он заканчивал военную службу. Темные портреты предков Стенвеев демонстрировали их как людей в высшей степени респектабельных, с проницательным взглядом и жестким ртом. С годами этот тип внешности не изменился. Фулперс всегда был только один, он умер в 1846 году, когда в конторе появился первый Холдернесс: его матерью была Эмилия Фулперс, а отец был родственником Стенвеев по женской линии. В общем, это была одна из тех давно существующих семейных фирм, которые все еще можно найти во многих маленьких городках.

Кэтрин вошла в дверь справа от входа в книжный магазин и поднялась по двум ступенькам. Вымощенный плиткой коридор вел к мрачной лестнице, а лестница вела на второй этаж, к кабинету, где сидели сотрудники мистера Холдернесса. На соседней двери висела табличка с именем последнего Стенвея, но различить его можно было только в очень ясный день.

Кэтрин Уэлби минуту поколебалась, затем прошла через эту пустую комнату, в которой теперь хранились лишь пыльные коробки с документами, и открыла дверь в следующую комнату. Стук печатной машинки прекратился, девушка подняла на нее глаза и снова их опустила. Алан Гровер поднялся ей навстречу.

Он столько раз будет потом вспоминать это. Единственное окно в комнате выходило в Монастырский переулок, поэтому электрическое освещение выключали только в самую хорошую погоду. Оно было включено и сейчас, ярко освещая золотые волосы Кэтрин и маленькую бриллиантовую брошь у горла. В этом свете ее синие глаза были еще ярче. Она принесла с собой само дыхание красоты, саму романтику. Когда тебе двадцать один, эти чувства легко пробудить. Юность сама себя очаровывает. Он услышал, как она говорит «доброе утро» и запнулся, отвечая.

Мисс Дженет Лоддон бросила на него презрительный взгляд и мысленно обвинила его в неправильно напечатанной букве. Она был старше его на год и последние пару недель презирала всех мужчин из-за бесконечных ссор со своим парнем, который упрямо отказывался признать свою неправоту, что ее сильно расстраивало. Ее чувство собственного достоинства повысилось, когда она заметила, как изменился цвет лица мистера Гровера и какой неуверенной стала его речь. Однако она не испытывала теплых чувств к миссис Уэлби, про которую думала, что та достаточно взрослая, чтобы быть осмотрительнее. Она слышала, как Алан вышел из комнаты и затем вернулся. Потом они вышли вместе. Он повел ее в кабинет мистера Холдернесса и застрял там довольно надолго.

Для Алана приход Кэтрин был словно вспышка света, затем наступил период темноты, пока он ходил в кабинет мистера Холдернесса и обратно, а потом снова очень яркая вспышка, пока он шел рядом с ней к двери в конце коридора. Он распахнул дверь, объявил: «Миссис Уэлби, сэр» и удалился. Он вернулся к своему столу и к презрению мисс Лоддон. Она слышала, как он шуршит бумагами, как царапает что-то ручкой. Вдруг он резко отодвинул стул, встал и направился к двери.

– Если меня спросят, я буду в кабинете мистера Стенвея. Мистер Холдернесс хочет посмотреть документы по делу Джардина.

Мисс Лоддон заметила, что, по ее мнению, все обойдутся без него в течение десяти минут, после чего он вышел и закрыл за собой дверь гораздо резче, чем одобрил бы мистер Холдернесс.

Кэтрин Уэлби сидела на том же месте, что и Джеймс Лесситер во время своей последней беседы с поверенным. Окно выходило на главную улицу. Оно было закрыто, и уличный шум доносился лишь приглушенно. Свет из окна падал на один из портретов Стенвеев над ее левым плечом – это был Уильям, представитель первого поколения семьи. Портрет казался темным на фоне стенных панелей. Мало что можно было разглядеть на нем, кроме того, что это портрет. Его поглотило прошлое. Кабинет был очень мрачным, но с налетом респектабельности.

Мистер Холдернесс представлял собой прямо противоположное зрелище: энергичный, с румяным лицом, прекрасной густой сединой и с изогнутыми темными бровями над красивыми темными глазами. Зная Кэтрин с тех пор, как она была ребенком, он обращался к ней по имени. Эхо его звучного голоса, произносившего: «Моя дорогая Кэтрин!», летело вслед за Аланом Гровером по коридору.

Беседа продлилась около двадцати минут. Кэтрин, обычно не склонная к откровенности, теперь не сдерживала себя. Под озадаченным взглядом мистера Холдернесса она поделилась с ним деталями затруднения, которые, как она и рассчитывала, вызвали у него глубокую озабоченность.

– Понимаете, я продала кое-какие вещи.

– Кэтрин, что ты такое говоришь!

– Нужны же человеку деньги. Кроме того, почему бы мне этого не сделать? Тетя Милдред подарила мне их.

Мистер Холдернесс был потрясен.

– Что именно ты продала?

– Да так, всякие мелочи. Миниатюру Косвея…

Он в ужасе взмахнул рукой.

– Его же так легко отследить!

– Говорю вам, тетя Милдред подарила ее мне! Почему бы мне ее не продать? Я бы, конечно, предпочла ее сохранить, она была просто очаровательна. Период Ромни[16] – кудри, летящий шарф, как на портретах леди Гамильтон. Ее звали Джейн Лилли, она была вроде как их прародительница. Но мне нужны были деньги – нынче все стоит ужасно дорого. – Она то и дело повторяла эти слова. – Мне нужно приличное количество денег, вы ведь это понимаете?

Румяное лицо мистера Холдернесса заметно потемнело. Он сказал менее учтиво, чем обычно:

– Надо жить по средствам.

В ответ Кэтрин страдальчески улыбнулась: