Мисс Сильвер приезжает погостить. Гостиница "Огненное колесо" - Патриция Вентворт

– Но они и правда золотые, мистер Гровер.

– Кто это сказал?

– Во-первых, мисс Крэй. Я думаю, чета Мэйхью тоже об этом знает, и, по всей вероятности, ваш друг Сирил тоже.

Он положил руку ей на плечо.

– Мисс Сильвер, Сирил никак в этом не замешан, клянусь. Может, он и был здесь тем вечером – так говорят, – но чтобы взять эти фигурки или хоть пальцем тронуть мистера Лесситера… я клянусь, что он этого не делал. Вот почему я хотел с вами встретиться. Я могу поклясться, что Сирил тут ни при чем.

– Почему вы так в этом уверены?

Его рука все еще лежала на ее плече. Он еще сильнее сдавил пальцы.

– Я просто знаю Сирила, вот и все. Если бы вы знали его так же, как я, вы бы были уверены в этом так же, как я. Я все обдумал, выслушайте меня, пожалуйста.

– Я с удовольствием вас выслушаю, мистер Гровер.

– В общем, дело было так. Судя по тому, что говорят, мистер Лесситер был в своем кабинете весь вечер в среду. Говорят, что Сирил приехал из Лондона поездом в шесть тридцать и одолжил велосипед у Эрни Уайта, чтобы добраться сюда. Миссис Мэйхью говорит, что он не приезжал, но ничего другого она и не может сказать. Что ж, если предположить, что он взял эти фигурки, то когда он это сделал? Если это было раньше, то в кабинете находился мистер Лесситер, верно? А если он и вышел на минутку из комнаты, то обязательно заметил бы их отсутствие, когда вернулся, – золотые статуэтки очень выделялись на фоне черного мрамора.

Мисс Сильвер сказала:

– Они все еще были на месте в четверть девятого, когда ушла мисс Крэй.

– Вот видите. Говорят, что мистера Лесситера убили после девяти вечера. Сирил никогда бы не посмел взять статуэтки из комнаты. И могу поклясться вам в этом, что он ни за что не взял бы их, когда мистер Лесситер лежал там мертвый.

– Почему вы так говорите, мистер Гровер?

– Потому что я знаю Сирила. Я не стану говорить, что он не взял бы чужого: у него… есть такая слабость. Но он не стал бы этого делать, если бы чувствовал, что это рискованно. А убить человека или войти в комнату, где лежит человек с размозженной головой, то тут я точно знаю, о чем говорю, – он никак не мог этого сделать. Я видел, как он выбежал из кухни, зажав уши руками, когда его мать собиралась убить мышь. А когда дело доходило до ловли кроликов или крыс, или чего-то в этом роде, то он был хуже девчонки: увидит каплю крови, и ему становится плохо. Говорю вам, он не мог войти в кабинет, где лежал мертвый мистер Лесситер, точно так же, как он не мог взять кочергу и убить его, я совершенно в этом уверен. Понимаете, мисс Сильвер, там ведь, похоже, не было никакой борьбы. Даже кролик станет кусаться, если его загнать в угол, любое создание будет бороться за жизнь. Сирил мог бы отбиваться, если бы его застали за кражей фигурок, но этого не произошло. Кто бы ни убил мистера Лесситера, это был человек, с которым он чувствовал себя комфортно и легко. Он сидел там, за письменным столом, а убийца стоял у камина прямо у него за спиной. Человек не станет сидеть вот так в присутствии другого, если он не чувствует себя с ним спокойно и легко. И кто бы это ни был, он замышлял убийство. Ведь никакой борьбы не было. Мне кажется, там даже ссоры не могло быть. Вы ведь не ссоритесь с человеком, сидя к нему спиной, правда? Но тот, кто стоял у него за спиной, замышлял убийство, поэтому взял кочергу и дал мистеру Лесситеру по голове. Говорю вам, Сирил не мог этого сделать. Есть вещи, на которые человек способен, и есть те, которые он сделать не может. Я знаю его всю жизнь, он даже осу раздавить не мог, не говоря уж о том, чтобы ударить человека кочергой по голове. Если бы мне сказали, что он стащил мелкие деньги или почтовые марки на шиллинг, я бы поверил. Но убить или войти в комнату, где лежит труп, – это полная чушь, он не мог этого сделать.

Они дошли до края луга. Мисс Сильвер оставалось лишь перейти через дорогу, чтобы увидеть гостеприимно светящиеся окна гостиной миссис Войси. Она остановилась в конце тропинки. Алан Гровер отпустил ее руку. Минутку подумав, она сказала:

– Вы весьма заинтересовали меня, мистер Гровер. В том, что вы рассказали, есть много важных деталей, и я очень внимательно все это обдумаю. Доброй ночи.

Уже гораздо позже Рэндал Марч возвращался домой. Он был рад, что закончил дневную работу, и еще больше рад, что расстался с комиссаром Дрейком. Реакция Дрейка на обнаруженные мисс Сильвер следы оказалась крайне раздражающей. Он был унижен, оскорблен, обижен. Он высказал предположение, что следы могли быть оставлены там в любое время, а когда Марч обратил его внимание на то, что в среду днем прошел сильный дождь и что они наверняка появились там позже, он обиделся снова. Конечно, нет ничего более трудного для офицера полиции, чем ситуация, когда хорошо обоснованная теория рушится или когда приходится наблюдать, как эта теория вот-вот развалится, и не иметь возможности как-то ее поддержать. Когда в подозреваемых числились Риетта Крэй и Карр Робертсон, Дрейк пребывал в состоянии отвратительно блаженного самодовольства. Это было его первое серьезное дело об убийстве. Перед ним уже маячила перспектива повышения. Социальное положение подозреваемых приятно грело его классовое сознание. Когда мистер Холдернесс вдруг предложил Сирила Мэйхью в качестве возможной альтернативы, Дрейк был недоволен – никто не был вправе ожидать от него другого, – но он вполне убедительно изобразил полицейского без предубеждений, который хочет лишь докопаться до правды.

И тут вдруг появляются совершенно не относящиеся к делу следы неизвестной женщины. Этого достаточно, чтобы вывести из себя любого, не говоря уж о том, что и сам комиссар, и начальник полиции – оба знали, что найти эти следы должен был Дрейк. Все было бы не так плохо, если бы их можно было представить как следы мисс Крэй, но это было невозможно, не стоило и пытаться. И незачем начальнику полиции было ему на это указывать. Он с некоторой язвительностью заметил, что, будь у него выбор между преступлением без единой улики и преступлением, где улик что васильков в поле, он бы с благодарностью взялся за первое. Это был один из тех редких случаев за время их совместной работы, когда начальник полиции склонен был с ним согласиться.

Что ж, теперь все дела сделаны. Отпечатки ног сфотографировали со вспышкой, налили в них гипс, чтобы получить слепки, и накрыли сверху брезентом, чтобы защитить от влияния погоды. Рэндал Марч возвращался домой.

Он выехал из Меллинга и медленно вел машину по темной узкой дороге. По обеим сторонам была живая изгородь, неухоженная и разросшаяся, в ней тут и там мелькали черные массивы падуба. Кругом никого не было – ни света от фар других машин, ни тусклого мерцания велосипедного фонаря, ни жмущихся к изгороди пешеходов. Он радовался этому одиночеству в темноте. Впервые за много лет он так утомился физически, а разум его просто смертельно устал. Все эти два дня в его голове непрерывно бродили, сталкивались и бунтовали самые разные мысли. Хоть он и пытался привести их в порядок, соблюсти баланс между обвинением и защитой, делать свою работу объективно и беспристрастно, он все равно не был уверен, не склонилась ли чаша весов в какую-то одну сторону. Марч ехал по ярко освещенной фарами дороге и всем сердцем желал видеть свой собственный путь так же ясно.