История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира

Труд на границах стал ведущим сионистским начинанием того времени; даже Betar внесло свою лепту и попыталось создать в мошавах трудовые бригады.

Культ молодежи был неотъемлемой частью представления о новом еврее. Взрослые люди, как в Палестине, так и в диаспоре, считались «поколением пустыни», которые не доживут до возвращения в Землю обетованную, то есть до реализации сионизма. Молодые люди, выросшие в свободе, принесут искупление. В своем стихотворении Creed («Я верую») Шаул Черниховский восхваляет будущее поколение в Палестине:

И тогда свободный, мощный

Зацветет и мой народ,

Он расторгнет цепи рабства,

Полной жизнью заживет, —

Заживет не в грезах только,

Не в одних лишь небесах…

Песню новую о жизни

На земле, о лучших днях[109][110].

Предполагалось, что это поколение обладает здоровыми инстинктами, страстью, чувственностью и жизненным чутьем. Прямая связь между страной и молодежью, получившей в ней образование, приведет к возрождению еврейского народа как мужественного, связанного с природой и отвергающего чрезмерную зацикленность на религиозности, свойственную диаспоре. В этом культе молодежи особое место отводилось тем, кто родился и вырос в Палестине. В то время как их отцы пытались привыкнуть к физическому труду, выбиваясь из сил, сыновья без труда работали в поле. В то время как старшее поколение говорило о своей любви к стране, но почти не знало ее, их дети бродили вдоль и поперек и отождествляли себя с ее климатом и пейзажами. Они не мечтали о другом доме и других пейзажах и не страдали от того, что поэтесса Леа Гольдберг назвала «душевной болью двух родных земель»[111].

Старшее поколение много говорило о необходимости самообороны и ношения оружия, но на самом деле мало кто брался за это. Напротив, Ицхак Табенкин, лидер движения Hakibbutz Hameuhad, описал молодого пионера как человека, несущего в одной руке мотыгу, а на плече винтовку, что объединяло земледельца с борцом-защитником. «Ваши парни однажды принесли вам мир с плугом. Сегодня они несут мир с винтовкой!» – так выразился Натан Альтерман в песне конца 1930-х годов, которую пели члены Haganah. Сабра, пустынный кактус[112], с которым столкнулись иммигранты, дала название этому поколению: его плоды имеют колючую кожуру, но мякоть сладкая и сочная. Говорилось, что сабры – откровенные и прямые, честные и храбрые, свободные от лицемерных манер буржуазного общества, с силой, которая заключается не в словах, а в делах. Так поселенцы идеализировали здешних сыновей, которые казались их родителям воплощением всех мечтаний о свободных детях природы, растущих в Палестине. Молодая американская студентка, столкнувшаяся с этой породой сабров, определила их следующим образом: «Жесткие и неотесанные, бесхитростные, раскованные, часто застенчивые, незамысловатые, прямые, нежные, безжалостные, неустрашимые, самоуверенные, с даром к импровизации»[113].

Коллективное против индивидуального

К Советской России ишув относился со смесью восхищения, тревоги, соперничества и отождествления себя с ней. Большевистская революция вызвала огромный энтузиазм. Интеллектуалы всего мира увидели в этом открытие новой торжественной главы в истории человечества. «Нигде нет политического движения, на которое миллионы людей смотрели бы с таким мессианским стремлением, как на русскую революцию… – писал Берл Кацнельсон. – Люди не до конца понимали природу [нового] строя; они не судили его по достоинствам или недостаткам. Они так страстно желали, чтобы старый строй рухнул, что все стремились увидеть [в нем только] добро и отказывались допускать зло. Это было началом [чего-то нового]»[114].

Опыт революции, которая сровняла с землей старый мир, увлек молодых людей. Первопроходцы Палестины желали пойти по кратчайшему пути, о котором говорилось ранее: построению в Палестине эгалитарного общества и экономики с нуля, как это делали люди в России. На пионеров коммунистическая идеология повлияла в меньшей степени, чем то, что их воображение захватил социальный эксперимент, проводившийся в огромной стране, похожий по своему характеру на тот, что проводился в Палестине, хотя и в другом масштабе. Издали строительный бум, индустриализация и электрификация, организационная дерзость, искоренение неграмотности, успехи в эмансипации женщин, борьба за права детей казались соответствующими стремлениям первопроходцев. Коммунистический режим, взявшийся отменить все формы дискриминации и выдвинувший евреев на руководящие должности, задел очень чувствительные струны в сердцах евреев во всем мире. Когда пионеры Палестины пели:

Наши лица [направлены] к восходящему солнцу,

Наш путь снова поворачивает на Восток.

Мы с нетерпением ждем великого часа, —

они имели в виду и сионистские,

и социалистические идеалы[115].

Пионеры Палестины считали себя частью революционного движения и ожидали, что Советский Союз протянет руку помощи. Проблема заключалась в том, что в 1920 году Коминтерн (Коммунистический интернационал) объявил сионизм реакционным, считая его союзником британского империализма против арабских масс, которые были оплотом прогресса на Ближнем Востоке. С тех пор история левых в Палестине (а позже и левых в Израиле) отмечена многочисленными попытками обелить сионизм перед Советами и доказать им его справедливость. Отношения между пионерами и «революционным миром» не были разорваны из-за неприятия Советов. Многие евреи, приехавшие из России и знавшие ее язык, любили русскую культуру. Но даже те, кто не знал языка, искали контакта с обществом будущего. Фильмы, журналы и книги на русском языке и в переводе питали миф о стране чудес, где строилось общество без эксплуататоров и эксплуатируемых. Плакаты Hashomer Hatzaʻir в Палестине копировали стиль «Огонька», иллюстрированного советского еженедельника. Социалистический реализм стал общепринятым стилем многих писателей поколения, достигшего совершеннолетия к 1948 году. Члены молодежного движения с энтузиазмом пели патриотические русские песни в переводе на иврит. Берл Кацнельсон предупреждал, что казачья конница, о которой они пели, совершала еврейские погромы, но, несмотря на это, энтузиазм не угасал.

Два издательства, основанные движениями кибуцев – Sifriat Hapoalim, созданное Hashomer Hatzaʻir, и Hakibbutz Hameuhad, созданное одноименной организацией, – переводили на иврит популярную литературу и русские сочинения по марксизму-ленинизму (литература, которую молодое поколение почти не читало). В 1942 году Sifriat Hapoalim опубликовало «Русскую поэзию», антологию лучших современных русских стихов, переведенных на иврит некоторыми из ведущих поэтов Палестины. Никто не заметил, что очень мало стихов советского периода было признано достойными включения. Такие произведения, как «Педагогическая поэма» Антона Семеновича Макаренко (в переводе поэта Авраама Шлёнского, пионера модернизма в еврейской поэзии), описывающая опыт воспитания и образования беспризорных детей, и «Белеет парус одинокий» Валентина Петровича Катаева о революции 1905 года, стали бестселлерами в Палестине[116]. Книги о Великой Отечественной войне вызывали восхищение героизмом русского народа