История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира

рода компромисс между требованиями евреев признать историческое еврейское наследие страны и яростным сопротивлением арабов этому.

Хотя ишув стал мировым центром ивритской культуры в 1920-х годах, это не обеспечило преобладания иврита как разговорного языка. Каждая волна иммиграции привносила с собой родные языки иммигрантов. Типичным еврейским языком был идиш, любимый родной язык всех поборников иврита. После Черновицкой языковой конференции 1908 года, посвященной идишу, и в целом с 1920-х годов идиш и иврит соревновались друг с другом за сердца и умы евреев. Когда процветала художественная литература на иврите, на идише также появилась беллетристика. Таким образом, по мере того как ивритская литература опускалась от священной к светской, идиш поднимался со статуса народного языка к языку высокой культуры. Социалистические движения Бунда и фолькистов, которые боролись за еврейскую автономию в Восточной Европе, позиционировали идиш как язык еврейских масс, а иврит как реакционный священный язык образованной еврейской элиты, оторванной от жизни простых людей. После большевистской революции Коммунистическая партия создала Евсекцию[122] (еврейскую секцию), отвечавшую за еврейскую культуру в России. Отождествляя иврит с сионизмом, она подавляла и то и другое, запрещая их в СССР.

Однако сионистское движение не запрещало идиш. Hechalutz вело свою деятельность в Польше в основном на идише, поскольку большинство кандидатов на иммиграцию не знали иврита. Бен-Гурион, заклятый гебраист, который использовал этот язык еще до иммиграции в Палестину, на предвыборных митингах в Польше говорил на идише. Он поступил так же, когда совершил поездку по лагерям перемещенных лиц в Германии после Второй мировой войны. Но до тех пор, пока левые несионисты связывали идиш с политическим неприятием сионизма, делая его соперником ивриту, два еврейских языка, казалось, соперничали друг с другом.

В Палестине с началом массовой иммиграции усилились стремления сделать иврит преобладающим разговорным языком. Легион защитников языка был сформирован в Тель-Авиве; его члены порицали людей, публично общавшихся на идише. Это случалось с Бяликом, любившим говорить на идише, а не на иврите, который, по его словам, не скатывался с языка. В 30-е годы XX века фанатики иврита столкнулись с другой проблемой: большинство иммигрантов из Германии говорили только по-немецки и не проявляли особой склонности к изучению иврита. Фанатики утверждали, что немецкие евреи не должны разговаривать на языке нацистов на улице. Этот излишний фанатизм только усложнял новую жизнь иммигрантам.

Молодое поколение выучило иврит и относительно свободно говорило на нем, что свидетельствует о том, что другие языки имели лишь временное влияние. Тель-Авив, арена проявления ненужного фанатизма, проявлял терпимость к иностранным языкам в одной примечательной области – названиях улиц. Несмотря на то что Тель-Авив известен как «первый еврейский город», он почтил память отцов-основателей сионизма, его писателей и поэтов, а также выдающихся евреев в истории, не обращая внимания на их нееврейские имена. В конце концов дебаты об идише и иврите прекратились с уничтожением миллионов евреев – носителей идиша – в Восточной Европе. В СССР культура идиша была уничтожена в конце 1940-х годов вместе со своими сторонниками, а в США она просто исчезла с уходом старшего поколения.

Прославление пионеров как идеальных представителей движения рабочего сионизма было частью разносторонних попыток превратить палестинское общество в альтернативу буржуазному обществу. Зародышами этого утопического общества были трудовые поселения, образ жизни в которых полностью соответствовал идеалу. Но большинство рабочих в Палестине жили в городах и лишь частично отождествляли себя с рабочей идеологией. Их привлекали соблазны города и свойственный ему гедонизм, буржуазный образ жизни. Однако их верность рабочим идеалам движению и принятие подобной идеологии в качестве основы для строительства страны были жизненно важны для движения, стремившегося укрепить политическую гегемонию, опираясь на массовую поддержку.

Социализация рабочих и их семей в духе господствующего этоса осуществлялась как прямо, так и косвенно. Их приглашали посещать уроки иврита и вечерние занятия для взрослых и рабочей молодежи, чтобы повысить уровень образования. Ежедневная газета Davar была задумана с целью донести левое сионистское мировоззрение до каждого дома. В 1930-е годы вышел в свет Davar Liyeladim (детский Davar), первоклассный еженедельник, предназначенный для просвещения поколения юных читателей. Время от времени Davar публиковал книги, соответствующие сионистско-социалистическому мировоззрению – газета распространяла их со скидкой среди подписчиков. В начале 1940-х годов развитие пропаганды через печатную продукцию завершилось созданием издательства Am Oved («Трудящийся народ»). В отличие от издательств Hashomer Hatzaʻir и Hakibbutz Hameuhad, главными целями которых были марксистская идеологическая обработка и воспитание доброжелательного отношения к СССР, Am Oved следовало литературным вкусам своих читателей, делая упор на еврейскую тематику и отождествляя себя с еврейским народом. В 1928 году театр Habima прибыл из России и обосновался в Тель-Авиве. Несмотря на всеобщее восхищение Habima, Histadrut основала театр Haʻohel, который позиционировался как рабочий театр, часть альтернативного общества. Спортивное общество для рабочих Hapoʻel подчеркивало различие между собой и спортивным обществом представителей среднего класса, Maccabi. В первые годы своего существования Hapoʻel не поощряло соревновательные виды спорта, а сосредоточилось прежде всего на зрелищных. С годами различия между двумя организациями стирались, но Hapoʻel сохранило верность левых болельщиков, которые отождествляли себя с его командой и приходили на футбольные матчи в красных рубашках – очевидным классовым символом.

В дополнение к таким услугам, как больничная касса и биржа труда, Histadrut строила «жилье для рабочих» – уютные, хорошо спланированные кварталы с большими зелеными насаждениями между зданиями. Она также строила школы для детей рабочих, образование в которых подчеркивало важность ручного труда, привлекая учащихся к работам в огороде и с домашним скотом и прививая ценности трудового движения. Эти жилые комплексы и школы предназначались в основном для семей чиновников и постоянных рабочих – рабочей элиты. Бедные рабочие не могли позволить себе такое жилье и обычно отправляли своих детей в общеобразовательные школы. Но попытка создать рабочее сообщество, в котором рабочие жили бы рядом друг с другом и усваивали одни и те же манеры и нормы поведения, имела решающее значение для формирования их самосознания как носителей иной культуры.

Эта культура имела свои черты и символы. В одежде подчеркивалась пролетарская сдержанность: простая синяя хлопковая рубашка, которую предпочитали участники молодежного движения («Синяя рубашка лучше любых украшений», – пели они); косоворотка, носимая по праздникам, например в канун субботы; женский сарафан и длинные косы; шорты цвета хаки бойца Palmach; шапка-тембель кибуцника; фуражка городского рабочего. В канун субботы обычно устраивали танцы. Кибуцы и молодежные движения предпочитали хороводные танцы (хоры), которые не требовали особого мастерства и позволяли присоединяться к ним одиноким людям. Хоры кружились с невероятной скоростью под звуки хасидских мелодий,