Скандальные наслаждения - Элизабет Хойт

Чарли ничего на это не сказал и снова бросил кости, которые покатились к краю стола. И снова три очка… и ромб — четверка. Счастливое число семь.

— Наверное, пора и нам попользоваться осведомителями герцога. Наверное, пришла пора, чтобы его светлость узнал, чем Рединг на самом деле занимается в Сент-Джайлзе.

Тем вечером королева Черновласка снова пригласила женихов в тронный зал и спросила, каковы их ответы.

Принц Западная Луна щелкнул пальцами, и тут же конюх ввел гарцующего черного жеребца. Принц Западная Луна низко поклонился.

«Этот конь — самое сильное, что есть в вашем королевстве, Ваше Величество».

Принц Восточное Солнце махнул рукой, и в тронный зал прошествовал огромный воин в серебряных доспехах и с золотой саблей в золотых ножнах.

«Этот человек — самое сильное, что есть в вашем королевстве, Ваше Величество».

Наконец, принц Северный Ветер подарил белоснежного быка с позолоченными рогами.

«Этот бык — самое сильное, что есть в вашем королевстве, Ваше Величество»…

Из сказки «Королева с черными как вороново крыло волосами».

Гриффин повалился на простыни. Он лежал на спине, закрыв рукой глаза, в голове — никаких мыслей, все тело в приятной истоме.

Чего нельзя было сказать о Геро.

Кровать слегка сотряслась, он приоткрыл один глаз и понял, что его возлюбленная находится не в столь расслабленном состоянии. Он немного смутился, наблюдая за тем, как леди Геро спрыгнула с кровати и нагнулась. Спустя минуту он увидел, что она пытается надеть на себя сорочку — вернее то, что осталось от этого предмета одежды.

Гриффин зевнул:

— Я знаю, что для вас это непривычно, любовь моя, но лучше полежать немного, а потом, возможно, снова повторить, если богу будет угодно, да и у меня возникнет желание продолжить. Нет нужды убегать.

Только слова слетели с губ, как мозг его наконец-то с опозданием проснулся, и он понял, что говорить это было ни в коем случае нельзя.

Геро кое-как надела сорочку и теперь нагнулась, чтобы подобрать с пола корсет. Лицо ее было видно только в профиль, но он заметил, что губы у нее плотно сжаты.

— Я должна уйти.

Ясность мышления он утратил — уж слишком необычным было то, что произошло здесь, — но знал, что не хочет, чтобы она уходила. Гриффин почесал голову, стараясь прийти в себя.

— Геро…

Она снова нагнулась.

Он приподнялся и заглянул за край кровати. Геро стояла на коленях, роясь в куче одежды.

Он вздохнул:

— Останьтесь, и я прикажу подать чай.

Она поднялась на ноги и стала натягивать нижние юбки.

— Меня не должны здесь увидеть.

Гриффин чуть было не спросил, а почему она вообще сюда пришла, но благоразумие — обычно не входящее в число его достоинств — заставило его промолчать. Он понимал, что должен поговорить с ней, но не мог подобрать нужные слова, которые убедили бы ее остаться. Голова наливалась тяжестью, из нее до сих пор не выветрились запахи дыма и тлеющего тряпья после ночного пожара в винокурне.

Черт, он не был готов к объяснениям.

Геро надела корсет и теперь неумело затягивала шнурки. Она, разумеется, привыкла к помощи горничной. Незнакомая доселе нежность охватила Гриффина.

Он перекатился на край кровати и сел, набросив простыню себе на колени.

— Позвольте мне помочь.

Она оглянулась через плечо.

— Я… я сама.

— Вы плачете? — в ужасе воскликнул он.

— Нет!

Но она плакала. Великий боже. Она плачет.

Он не знал, что ему делать, чтобы все исправить.

— Выходите за меня замуж.

Геро замерла, потом повернулась к нему — ресницы у нее блестели от слез.

— Что?

Господи, неужели он только что это произнес? Но, взглянув ей в глаза, он повторил:

— Выходите за меня.

И все встало на свое место — недостающий кусочек из того, что произошло, о чем он и не подозревал. Гриффин вдруг полностью осознал, что, женившись на Геро, он поступит правильно. Он не хотел, чтобы ее обижали, причиняли ей боль. Никто и никогда. Он хотел стать для нее защитой. Впервые с тех пор, как он вернулся в Лондон, он почувствовал, что знает, чего хочет. И этот выбор правильный.

Но она, к сожалению, не почувствовала того же.

Геро, подавив рыдания, отрицательно покачала головой и наклонилась, чтобы поднять платье.

— Нет.

Гордость Гриффина была ущемлена. Он встал, и простыни упали вниз.

— Что вы сказали?

— Не говорите глупостей, — прошептала она, неловко натягивая платье.

Голова у него откинулась назад, будто его ударили.

— Вы находите глупым мое предложение жениться на вас?

— Да. — Ей удалось натянуть платье, и теперь она завязывала тесемки спереди. — Вы сделали мне предложение лишь потому, что уложили меня в постель.

Гриффин уперся руками в бока, в груди рос гнев, а в голове болезненно стучало — он ведь почти не спал несколько дней, — но он постарался говорить ровным голосом:

— Я лишил вас девственности, миледи. Прошу прощения, но я полагаю, что это весомая причина, чтобы жениться на вас.

— О господи. — Геро повернулась к нему лицом и оглядела его обнаженную фигуру, потом отвела глаза. — Вы, вероятно, не услышали ни слова из того, что я вам говорила раньше? Брак — это соглашение между семьями, сделка, если хотите. Соглашение на будущее, серьезно обдуманное, в которое вступают с искренними намерениями. Это — не каприз и не прихоть.

Гриффин покачал головой:

— У меня это не прихоть.

— Тогда почему вы не сделали мне предложение прежде, чем уложить в постель?

Он уставился на нее, подавив искушение ответить. Что думал тогда не головой, а тем, что у него между ног.

Геро продолжала, и голос ее звучал устрашающе мягко:

— У нас с вами нет схожих целей либо намерений. Вы уверили меня не далее как две недели назад, что вы не собираетесь жениться. Вы делаете мне предложение из чувства вины или ненужной галантности, а ни то ни другое не является прочной основой брака. Я совершила страшную ошибку, — голос у нее дрогнул, а у него сжалось сердце, — но разрыв с Мэндевиллом лишь все усложнит.

Гриффин, не мигая, смотрел на нее. Когда только она успела до этого додуматься?

Он мог бы опровергнуть все ее доводы — на свежую голову после крепкого сна, — но сейчас лишь одна мысль не давала покоя.