Ты моё дыхание - Ева Ночь

А я… мне не на что было жаловаться, правда. Всё хорошо сложилось в конечном итоге. И стало ещё лучше, когда в нашей жизни появился Костя. Теперь я это понимала очень хорошо.

За эту неделю произошло много разных событий. Может, и незначительных, но я складывала их бережно, как дорогие фотоснимки. Моменты, когда хочется и смеяться, и плакать одновременно.

Он ничего не забывал. Помнил всё, что для меня было важно.

Уже в воскресенье мы попали к Михайловне.

– Вот, угораздило меня, зараза! – сетовала она – бледная, с заострившимися чертами, но не потерявшая боевой дух. – Я-то думала радикулит, а оно похуже оказалось. Но ничего, врач сказал, что подлатают меня, буду как новенькая. Даже танцевать смогу, если захочу!

Она бодрилась, улыбалась, трепала Вовку по локонам, но всё равно в ней чувствовалось напряжение.

– А Богдана я выругала, паразита! Как хорошо, Костичек, что ты рядом с Софьюшкой оказался. Вот просто дар судьбы – не иначе. Вы если что, мои птички, возвращайтесь. Богдан лично в зубах ваши вещи назад перетащит! Будьте спокойны!

– Не надо вещи, – это Костя. Спокойный, вежливый, но очень уверенно-твёрдый. – Соне хорошо и у Лики. Квартира большая, район хороший. Да и мне удобнее Софью оттуда на работу забирать. Всё, что ни случается, к лучшему.

– Ну, так-то оно да. А то б и мне спокойнее было. Дом под присмотром, как-никак. Сознание я потеряла, – сетует. – Хорошо, Бодя вернулся. А то б и не знаю, что было б. Эх… Но я ему самоуправство не спущу! Как он вообще посмел, негодяй! Я никогда не думала, что он вот такое отмочит. Ей-богу, дурак!

«Паразит» Богдан явился как тёмный ангел в понедельник. Ждал меня возле института. Прикатил на шикарной иномарке и вышел к ступеням с букетом роз. Если учесть выпавший снег и мороз, смотрелся он в лёгком пальто, без шапки и с белым шарфом вокруг шеи, мягко скажем, эффектно и экзотично.

Все девчонки на него пялились. А он шагнул ко мне. Это было подобно разорвавшейся бомбе.

– Соня, – прожёг он меня своими льдисто-холодными глазами и склонил голову. – Я пришёл попросить у вас прощения.

Я таращилась на него во все глаза и не могла вымолвить ни слова. Он был искренен. Не по обязаловке пришёл. Ну, не чувствовала я в нём фальши, а если она и была, то театральные подмостки потеряли великого актёра.

Но, судя по всему, лицедейство – не его профиль. Такие, как Островский, не гнутся и не ломаются, а давят всех на своём пути, и уж если он здесь, то по собственной воле, а не потому что его бабушка отругала.

– Это вам, – протянул он цветы, правильно истолковав моё состояние и поняв, что ответа от меня не дождёшься. – Я бы хотел хоть как-то загладить свою вину и непростительную грубость.

М-да. Я не зря, глядя на него подумала, что женщины таких любят. Какой там. Штабелями у его ног ложатся – будет правильнее. Вон, некоторых уже можно уносить: стоят, ахают, вздыхают. А я будто в плохой кинокомедии, когда дурнушке достаётся лучший парень на деревне.

– Пожалуйста, Соня, – смотрит он проникновенно мне в глаза, и я отмираю. Я, конечно, гордая, но не настолько. К тому же, Михайловне будет приятно, что мы с Богданом топор войны зарыли и пришли к мирному соглашению.

– Спасибо за цветы, – принимаю букет и читаю на породистом лице Островского облегчение.

– Позвольте я вас до дома довезу.

Это лишнее, конечно, но лучше нам убраться отсюда, где толпа зевак и зрителей. И все, открыв рот, ждут продолжения банкета. Поэтому я не нахожу сил ему отказать, хотя разум мой тревожно сигналит, что садиться в его машину – непростительная глупость с моей стороны.

Да, я не перестала бояться больших мужчин. И Островский отнюдь не стал мягким и покладистым только потому, что попросил у меня прощения. Но я себя пересилила. Надо же когда-то начинать?

И помог сделать этот шаг мне Костя. Его отношение ко мне. Он для меня как доказательство, что не все физически сильные мужики одинаковые. Иногда им тоже можно верить.

Софья

– Я бы вас в ресторан пригласил, – сказал Островский, мягко трогая свой шикарный автомобиль с места, – но, боюсь, вы откажетесь.

– Правильно боитесь. Я откажусь, – говорю спокойно, а сама стараюсь на Богдана не смотреть. Сижу с ним рядом, а невольно к дверце жмусь. Лучше не переборщить с храбростью, которая может меня предать.

– Переезжайте назад, Соня, – продолжает он разговор. – Я действительно погорячился и палку перегнул. И наговорил всякого ненужного. Я был зол, переживал, поэтому сорвался на вас. К тому же, у меня есть печальный опыт, когда… впрочем, это не важно. Я был не прав – это главное.

– Я не вернусь, – мотаю головой. – И не из вредности или из желания вас позлить – ничего этого нет во мне. Я не сержусь. И даже могу вас понять. Не разобравшись, можно подумать на незнакомых людей что угодно. Так бывает. Но я рада, что и Михайловна наконец-то попала в хорошие руки, и вы объявились вовремя, чтобы ей помочь. Она очень упрямая, ни в какую не желала к врачу обращаться. Терпела до последнего. И мне страшно подумать, что с ней могло случиться непоправимое. И, может, вы правы: я не была настойчивой. Не знаю.

Я умолкаю, и какое-то время мы едем в тишине. Потом я всё-таки спохватываюсь и называю адрес. Я бы не хотела, чтобы Островский, воспользовавшись моей растерянностью, всё же затянул меня в какой-нибудь ресторан. Есть я хотела, а по ресторанам шляться – нет. Плохого в этом ничего не вижу, но предпочитаю не быть должной. Особенно мужчинам.

Островский, на второй взгляд, вроде на человека стал похож, но я всё ещё помнила первую нашу встречу, и поэтому предпочла бы держаться от него подальше.

– Бабушка Лина сказала, что вы растите мальчика сами. И что вам никто не помогает. Я бы мог чем-нибудь помочь? – Богдан снова подаёт голос.

– Нет, – отказываюсь от его щедрого предложения, – не нужно. Я справляюсь сама. У нас всё есть. Главное – крыша над головой. К счастью, всё разрешилось. Дом у нас сейчас тоже имеется.

Он сухо кивает и больше не пристаёт с разговорами. Возле подъезда он останавливается, предупредительно открывает дверцу и руку подаёт. Просто образец вежливости и безупречного поведения.

– Спасибо, Соня, – говорит он и прикладывается губами к руке.

От неожиданности я дёргаюсь и чуть не падаю – тротуар скользкий. Он поддерживает меня. Его объятия ничего не значат, в них нет ничего предосудительного, но всё же я стараюсь выбраться из них поскорее.

– Я не самый хороший мужчина, наверное, – дёргает он головой и разводит руками. На губах его рождается улыбка, что изменяет лицо до неузнаваемости. Он и так красив, а становится ещё краше. Если это возможно, – но прекрасно понимаю, что для бабушки вы много значите. И я благодарен вам за то, что были рядом. И надеюсь, вы будете приходить.