Зачарованная Эви - Гейл Карсон Ливайн

– Я дала бы, если бы знала, что больной сегодня умрет. – Но я-то, скорее всего, сегодня не умру.

– Если вы останетесь огром, это спасет не только вас, – сказала Мэнди.

И уже спасло. Моя банда убила бы Греллона и многих других, если бы я не воровала сушеное мясо… а потом не убила бы двоих из них. Если я навсегда останусь огром, то смогу спасти еще больше живых душ.

Тогда я задала вопрос, который не давал мне покоя:

– Как леди Элеонора догадалась, что со мной случилось?

– Много лет назад Люсинда превратила ее дядюшку в белку, – поведала Мэнди. – Превращать в белок – ее любимое колдовство.

– Мэнди поняла, что с вами сделали, едва я упомянула о целительнице-огре. А я это поняла, как только увидела вас. – Леди Элеонора повернулась к фее. – Зачем Люсинда это делает?

Мэнди разгладила передник:

– Она любит торжества по важным случаям, обожает, когда отмечают рождение или помолвку, ходит на свадьбы и даже на похороны – и уверена, что везде приносит счастье своими жуткими дарами. К счастью, быть одновременно в нескольких местах не может даже фея, поэтому она многое пропускает. Вам, госпожа Эви, просто не повезло.

– А если я никогда…

Никогда не стану самой собой. Прошу вас, скажите, что такого со мной не произойдет! Прошу вас, скажите, что Люсинда иногда жалеет своих жертв! Прошу вас, скажите, что я еще успею вовремя найти свою любовь!

Она промолчала. На меня повеяло горечью.

Тут меня осенило:

– А у меня тоже есть фея-крестная?

– Естественно! Но многие феи – в отличие от меня – людьми не интересуются. Предпочитают общество других фей.

– Я могу ее найти?

И умолять ее о помощи.

– На серьезное колдовство никто, кроме Люсинды, не отваживается. Никто из нас не снимет с вас чары, а именно эта фея – та еще язва. Скажет, что на свете есть кое-что похуже, чем быть огром.

«Например, быть беспомощной белкой», – подумала я. Расправила плечи и вспомнила, что я осталась целительницей.

– Не поделитесь волоском единорога?

– Был у меня один, да пропал полгода назад. Думаю, его украли. – Мэнди остро взглянула на леди Элеонору. – Надеюсь, скоро достану еще. И тогда одолжу вам.

– Забирайте все, – сказала леди Элеонора. – Такая гадость! Тонкий, бледный, плавает в супе… – Она содрогнулась. – Будто хвост от дохлой мыши. Да лучше уж поболеть.

Моя ярость вырвалась наружу.

– Мы, целители, терпеть не можем таких, как вы!

– А мы, – леди Элеонора уставилась на меня исподлобья, – верные и честные люди, терпеть не можем клеветников и сплетников!

Ну вот, мы к этому вернулись. Надо было мне все ей рассказать, как только я узнала, что сквайр Джеррольд собрался на аудиенцию к королю Имберту, но я так боялась за сквайра, Дуба, Чижика и саму себя, что это мне и в голову не пришло. За это я искренне извинилась. И добавила:

– Я не оклеветала сэра Питера. Огров убила я.

На самом деле только двух.

Леди Элеонора стиснула руки на коленях:

– Я все думала, никак не могла уснуть. – Она все-таки поймала мой взгляд. – Я принимаю ваши извинения. Не против воли. Ночью я несколько часов размышляла и решила, что вы солгали, поскольку знаю ваш характер и знаю его. Сэр Питер отважный, честный и добрый заурядный человек. А мы, заурядные люди, убиваем огров, когда можем. А вы – вы существо незаурядное. Вы никогда никого не убили бы – даже огра.

Ой.

Какая она чудесная.

Как мне повезло – и как мне не повезло.

Я выдохнула – только сейчас и заметив, что не дышала.

– Время покажет, кто прав, госпожа, – произнесла Мэнди.

– Госпожа Эви, – леди Элеонора пружинисто вскочила, – мы приготовили для вас несколько платьев – нужно выбрать. – Она скрылась за ширмой. – Мэнди, помоги мне!

Я надеялась, что фея что-нибудь наколдует, ну, например, платья подплывут ко мне по воздуху, но она просто последовала за леди Элеонорой. Минуту спустя они вышли, покачиваясь под тяжестью целых стопок роскошных нарядов. Леди Элеонора придерживала свою стопку подбородком, чтобы не посыпалась на пол – очаровательное зрелище.

Они сгрузили свою ношу на кровать. Леди Элеонора подошла к зеркалу-псише[1], стоявшему в простенке между окнами, и пододвинула его поближе.

– Госпожа Байта не давала своей портнихе отдыха. Они все мне нравятся. – Она жестом пригласила меня подойти ближе.

Я не хотела смотреться в зеркало.

– Решите сами. Пожалуйста.

Они с Мэнди прикладывали ко мне платья по очереди: одна держала, вторая отходила взглянуть. Ткань ко мне не прикасалась, так что моя вонь погубит только тот наряд, в котором я буду на балу. У меня сдали нервы. Я болтала без умолку.

– Что-нибудь позатейливее, если можно, что-нибудь такое, на что все будут смотреть. – (В смысле не на меня.) – Вот это. – Я показала на парчовое платье с узором из крупных ромбов.

– Посмотрим, – ответила леди Элеонора. – Какой оттенок выгоднее всего подчеркивает ваш цвет лица?

– Никакой?..

Какой любимый цвет у сквайра Джеррольда? А у Чижика?

– Свой цвет есть у всех, – заметила леди Элеонора. – Вам, наверное, лучше всего пойдет вот этот, нежно-голубой.

– Мне лучше всего пойдет плащ-невидимка.

Жалко, что в комнате не было ничего съедобного, кроме леди Элеоноры и Мэнди (если феи съедобны). Я пошарила взглядом по углам, нет ли мышей.

– Такими глупостями, – чопорно проговорила Мэнди, – балуется только Люсинда.

– Леди Элеонора, – выговорила я. – Наверное, приглашение от вашего семейства приняли все.

Она ответила, что почти все.

– Должно быть, будет много гостей.

– Для бала не так уж много, но многие еще поправляются после болезни. Сто пятьдесят три. На ужин останутся не все.

– Должно быть, все знают, что я здесь буду.

Она ответила, что не делала тайны из моего присутствия.

А чего я ждала? Балы всегда обставляются с пышностью.

– Король Имберт танцевать не будет, не бойтесь.

Я думала не о короле!

– Он намеревается почтить нас своим посещением за ужином.

За едой, когда на меня особенно противно смотреть. Я замотала головой:

– Извините меня… я не могу…