Зачарованная Эви - Гейл Карсон Ливайн

Голос у меня оборвался. В этом доме наверняка есть черный ход. Отыщу стражников. Потом побегу прямиком в дворцовую кухню и набью себе брюхо.

Леди Элеонора и Мэнди не стали ни утешать, ни уговаривать меня, за что я была благодарна. Леди Элеонора притворилась, будто увлеченно разбирает платья.

Она так старалась только ради меня. Весь этот бал затеяли ради меня. Ради того, чтобы меня по возможности стали принимать в высшем обществе Фрелла.

Придется остаться. Меня снова прорвало:

– Я никогда не следила за модой, даже когда… – Нет, слова застряли в горле. – Главное – чтобы глаза были ясные, а кожа чистая. Я всегда обращаю внимание на осанку.

– Я рассказала Мэнди, какая вы превосходная целительница.

Похоже, она не замечает, как я проголодалась.

– Когда у Мэнди появится волос единорога, она станет целительницей гораздо лучше меня.

К тому же она при желании сможет вылечить все, что угодно, своим колдовством. Я продолжала болтать, обсуждала каждое платье, интересовалась личной жизнью портнихи и даже заявила, мол, надеюсь, что никто не придет из-за непогоды, и тут же извинилась за такое пожелание.

Леди Элеонора взмолилась, чтобы Мэнди меня успокоила колдовством.

Мэнди отказалась.

Я попыталась изобразить чувство собственного достоинства:

– Предпочитаю предвидеть все возможные катастрофы.

Наконец они выбрали платье, а потом повторили всю процедуру с кружевными косыночками и головными уборами. Я требовала тюрбан и маску.

Прошло полдня, пока мой наряд наконец был подобран. Все это время я умирала от голода и перешла от перечисления несчастий к похвалам в адрес Чижика.

«Леди Элеонора, влюбитесь в него, – думала я. – Я ему больше не нужна, но перед вами он не устоит, если вы познакомитесь поближе. А эта изящная, по словам Дуба, госпожа Клорис, кем бы она ни была, вам и в подметки не годится».

– И семья у Чижика почтенная, – добавила я. – Не такая знатная, как ваша, но тоже хорошая.

– Его жаркая привязанность к вам, – усмехнулась леди Элеонора, – свидетельствует в его пользу.

Жаркая?

– Он знал меня до… – Продолжить не удалось. – Я его от всего вылечила.

– Смотри, Мэнди, правда, идеально?

Леди Элеонора разложила на кровати платье, кружевную накидку и чепчик. Этот наряд сделал бы очаровательной любую женщину, если она не конченая уродина: корсаж платья темно-синий, с острым мысом, а воздушные юбки нежно-голубые. Накидка была из кремового кружева, а чепчик тоже кремовый и совсем крошечный.

От голода я уже ничего не соображала.

– Теперь купаться. – У меня сделалось такое лицо, что леди Элеонора расхохоталась. – Ванна в кухне, еда тоже.

Стражников выставили в гостиную. Перед мытьем мне подали дюжину бараньих котлеток. Леди Элеонора тоже съела котлетку, и я еле удержалась, чтобы не отнять ее.

Теперь ванна.

Мэнди считала, что сохранять воду горячей и чистой – это допустимое колдовство; правда, это улучшение для меня значило мало, и бриться было так же неприятно, как обычно, хотя мыльная пена на щеках тоже не остывала. Однако Мэнди оказала мне еще одну услугу, гораздо лучше. Когда она наслала чары, я ничего не заметила, но она пообещала, что щетина у меня на лице не будет отрастать до конца бала.

– И пахнуть от вас будет приятно.

Я поблагодарила ее, но тут же нахмурилась:

– Я пахну по-прежнему: свиньями, землей и потом.

– А по-моему, нет. – Леди Элеонора подошла ближе и втянула воздух. – Пионами.

Я ощутила, как довольна собой Мэнди.

– Вам одной – свиньи и грязь, а всем остальным – пионы.

Я вернулась в спальню леди Элеоноры и натянула платье. Мэнди не стала туго шнуровать корсет, и я могла дышать. Я набросила на плечи кружевную накидку и несколько раз завязала ее по-новому от волнения. Втиснула ножищи в атласные туфельки ее сиятельства Байты. Туфельки были с длинными носами, так что я не забуду, что нужно семенить.

Леди Элеонора усадила меня за свой туалетный столик. Я закрыла глаза.

– Сейчас можете на себя не смотреть, но потом, когда мы все доделаем и наденем чепчик, придется.

Леди Элеонора принялась за работу – и рассказывала мне обо всем, что делает:

– Рисовая пудра – так, чуть-чуть обмахнуть. Румяна – тоже чуть-чуть. Губная помада.

– Ой!

– Густые брови больше не в моде.

Неужели результат их трудов будет напоминать меня прежнюю?

Когда они закончили, я вообразила, будто увижу в зеркале свое настоящее лицо – просто большое и величественное.

Если я не стану улыбаться, никто не увидит клыков.

Если я буду хорошо танцевать…

Если у меня не случится приступа ярости…

Если я сумею прилично вести себя за столом…

Если я придумаю интересные темы для беседы и не стану распространяться о травах…

Тогда, возможно, к концу вечера гости смогут смотреть на меня, не думая об обглоданных трупах и мертвых овцах.

А возможно, кто-нибудь возьмет и безрассудно влюбится в меня с первого взгляда. А я влюблюсь в него.

Другого такого случая мне никогда не представится.

Я даже не пискнула, когда леди Элеонора и Мэнди зашли ко мне с двух сторон и напустились на мои волосы с щетками и гребешками, но стиснула клыки так, что побоялась, как бы они теперь не начали шататься.

Леди Элеонора привстала на цыпочки, водрузила на меня чепчик, сдвинула набекрень, выпрямила, снова сдвинула набекрень и провозгласила, что под таким углом он смотрится соблазнительно, – ничего себе! Я натянула бледно-желтые перчатки.

Сгущались сумерки. Леди Элеонора и Мэнди объявили, что все готово.

Я преисполнилась надежд.

– Теперь можно – нет, нужно! – полюбоваться на себя.

Леди Элеонора взяла меня за руку и подвела к зеркалу.

Я была чудовищем, разряженным по последней моде: одновременно и огр, и цирковой медведь.

Накрашенные губы стали еще краснее, когда я прикусила их, чтобы не расплакаться.

Леди Элеонора увидела, что со мной творится, и от огорчения стиснула руки:

– Извините…

Я попросила разрешения вернуться в кухню, накачала воды в таз и стерла все белила и румяна. Потом снова пошла в спальню леди Элеоноры и посмотрела на себя в зеркало: теперь там был огр, и только огр. Пусть лучше боятся меня, чем смеются надо мной.

Наряд и в самом деле немножко украсил меня. Покрой платья делал талию тоньше. А волосы от беспощадного расчесывания стали мягче. Если судить только по волосам, я могла бы сойти за человека. Если весь бал и весь ужин держаться к гостям спиной, меня, может быть, и не узнают.