Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис

она стремилась разобрать силу убеждения и увидеть, из чего та состоит, все ее мельчайшие и тончайшие части, понять ее непроницаемую структуру, твердую, как гранитный монумент. Возможно, природа убеждения лежит где-то между забытых в пустыни и страждущих поклонения ног Озимандии[44].

Ее тело посчитало, что заслужило отдых, и она заснула в машине, откинув сиденье, всё там же, на парковке у церкви, не имея даже одеяла, просто в одежде. И кровь на ее веках превратилась в панораму снов, не сильно отличавшихся, как казалось, от яви.

* * *

Двухэтажный дом Отца Питера в колониальном стиле словно застрял во времени. В ходе молчаливой экскурсии в сопровождении Марси, супруги Отца Питера, чопорной цветущей женщины, Эвелин рассматривала теологическую живопись в коридорах. Напряженная рука Господа, пытающаяся ухватить покорную руку первого сына. Бросившийся коршуном ангел, разоружающий Авраама перед тем, как тот вонзит нож в лунно-серую грудь Исаака — своего сына, связанного, с зажатым грубой ладонью отца ртом — он выдержал испытание.

За поворотом на видном месте стоял бюст Фомы Аквинского без зрачков и с венком волос вокруг макушки его гладкого черепа. В гостиной в камине потрескивали дрова, языки пламени отбрасывали тени на старомодные канапе, кресла и дубовые полки с пыльными фолиантами. На отполированных до винного цвета столах возвышались серебряные подсвечники и лежали открытые книги с позолоченными страницами. Эвелин последовала за Марси вверх по прочным ступеням, жена священника выглядела удивительно молодо, не старше тридцати пяти лет, и в прекрасной форме, насколько можно было судить по тем мгновениям, когда скромное бирюзовое платье облегало ее тело во время движения. Морские течения платья превращали румяную кожу в полоски песка, ключицы, руки, запястья, голени и лодыжки — всё было открыто и подвержено эрозии. Молчание Марси изначально выглядело формальной любезностью, почтением к положению вещей, но Эвелин догадывалась, что она следит за тем, как гостья высматривает драгоценные предметы, которые можно незаметно стащить. Платиновую чернильную ручку, на которой Марси выгравировала инициалы Отца Питера, столовое серебро, что она видела раньше в просторной кухне, или даже позолоченный орнамент на ручке вантуза в ванной комнате. Конечно, вопреки своему неблагонадежному виду, с растрепанными волосами, Эвелин и не думала составлять список желаний из всего этого добра. Скорее ее необъяснимо ошарашила показная роскошь дома, чей владелец только и твердит о страданиях и беспечности. В комнатах стоял антрацитовый запах, который до настоящего момента ей не удавалось определить. Она представила, что так, должно быть, смердит лицемерие, проникшее в систему обоняния.

Напоследок Марси взмахнула плоской, украшенной перстнями кистью в сторону оставшейся комнаты на втором этаже, приглашая Эвелин, которая, изображая интерес, разглядывала всё, сложив руки за спиной; ее взору открылись антикварные ложа вдоль стен, матрасы, застланные добротными льняными простынями, кружевные подушки и несколько необычных красных ламп, похожих на обогреватели, прикрученных над дальней кроватью. Быть Отцом явно имело свои преимущества. Однако к этому в придачу шел и мешок одиночества. У Эвелин почти набралось достаточно жалости к нему, но она вышвырнула ее из сердца, словно косточку кислой оливки. Перед тем, как выпрямиться и повернуться к Марси, ее взгляд чуть дольше дозволенного этикетом задержался на шкатулке с драгоценностями.

— Даже не думай, — сказала Марси. Ее улыбка обнажила безупречные зубы. Рука у бедра наполовину сжалась в кулак, цыганские кольца вспыхнули, как латунный кастет.

— Простите? — переспросила Эвелин. Может, она ошибалась, но на предплечье Марси проступали перламутровые отпечатки пальцев. Следы, эхом перекликающиеся с ее несчастливым детством. Тогда она сообразила, что под левым глазом Марси, пожалуй, слишком толстый слой тонального крема. Глазная впадина выглядела слишком бледной на фоне искрящихся украшений.

— Не стоит извиняться, просто ничего не замышляйте. Отец Питер пригласил вас, потому что думает, что он — Иисус Христос. Вы разве не заметили у него терновый венец? Он же, можно сказать, истекает кровью…

— Да я ничего и не замышляла, — сказала Эвелин. Она подумала, что, кроме неудобной формальности, эта экскурсия была своего рода проверкой, и она оступилась в самый последний момент, но ей было всё равно. Казалось неизбежным, что супруга Отца Питера пожелает, а возможно, и передаст ей Кольцо Гига[45] или, по крайней мере, помашет им с цепочки перед ее лицом.

Открылась входная дверь. Сквозь перила Эвелин увидела Отца Питера, а позади Люсиль.

— Кэти! Я рад, что вы пришли, — крикнул Отец Питер снизу. — Прошу извинить за мое недолгое отсутствие. Я, как видите, привел Люсиль. Кому-то нужно выполнять долг джентльмена. Уверен, вы меня понимаете.

— Приветствую вас, Кэти, — проскрипела Люсиль. — Какая прелесть, что вы с нами.

* * *

Какое-то время она просто сидела за столом, уставленным тарелками с зелеными бобами, варенной кукурузой, картофельным пюре и жареным цыпленком, от еды шел пар, как от чужеродного органа, способного выдыхать. Возле Питера стояла тарелочка с шестью вареными яйцами, блестящими на свету. Это был скорее полноценный обед, нежели чаепитие. Богатая трапеза для богатого человека. Марси нарезала овощи, почистила картошку, пожарила мясо в кипящем масле и после всего этого накрыла стол с хирургической точностью. Она не переставала улыбаться, словно фарфоровая кукла. За этой улыбкой, Эвелина знала, скрывается презрение, хрестоматийная истина — держи врага ближе, чем друга, хотя и не настолько, чтобы спать с ним в одной постели.

За столом шла оживленная беседа, в ней не принимала участие лишь Эвелин. Обсуждали те несколько растений, которые были обречены и погибли от заморозков, включая любимую герань, слишком нежную, чтобы занести в дом, а затем Хораса, племянника Марси, который отправился учиться в семинарию, кто бы мог подумать, в Бразилию. Поскольку Эвелин впервые за много лет сидела за столом с отцом, местами она попадала в иллюзорную ловушку, перемещаясь в прошлое во времени и пространстве. Поэтому она упустила, по какой причине Марси, сложив губы бантиком, сказала: «Мне так его не хватает». Вместо этого Эвелин вспомнила мать, сухо всхлипывающую за столом из ее детства перед тем, как спросить: «Как ты можешь быть таким жестоким?»

— Это не жестокость, — ответил Питер. — Это вообще не я. Это — Бог. Это то, чего Он хочет. Ты действительно хочешь, чтобы я пошел против Его воли? Куда… — он запнулся. Забарабанил по столу кончиками пальцев, затем взорвался:

— Куда, по-твоему, это нас приведет?

То был вечер, когда подтвердился диагноз. Рак желудка. За пару недель до этого она дошла до того, что на коленях молила его, словно он какой-то полубог, нуждающийся в умиротворении, о записи на прием к врачу. Но отец заявил, что