Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис

пил во время болезни матери, может быть, чуть больше остальных, но она не назвала бы его алкоголиком, это точно, скорее преждевременно скорбящим. Богомолец, исполненный слишком больших надежд и не меньших сомнений, что в сумме равнялось нулю.

Вероятно, под кожей у Питера было то, чего она даже не могла представить. Она смотрела, как он чешет иссохшую шею и мелкие чешуйки сыплются ему на отворот.

— Питер упомянул о вашем визите. Можно поинтересоваться о его цели? Ведь не может оказаться случайностью посещение именно нашей церкви.

— Нет, мадам.

— Марси.

— Нет, Марси. Посещение церкви было скорее стечением обстоятельств, — сказала Эвелин.

Марси моргнула дважды, оскорбленная тем, что та посещает церковную службу по причине, не являющейся зовом Божьей благодати.

— Я ничего плохого не имела в виду. Просто изначально не планировала.

— Так что же вы планировали? — полюбопытствовала Люсиль.

Эвелин набила картофельным пюре пересохший рот. Она пыталась что-то выдумать. Не только правдоподобное, но и такое, что позволило бы продолжить игру, ее игру, целью которой было сорвать маску с Отца Питера.

Как жвачное животное, она молча двигала челюстями. Потом залпом выпила воды из ближайшего стакана и услышала, как та каскадом понеслась по горлу, словно по водосточной трубе. Она не нуждалась в пище, но ела, чтобы выглядеть естественно.

— Я… я еду в больницу навестить больную мать, — выдавила наконец она, неуверенная в мудрости такого хода, пока не уловила, как расширились ящерные глаза Питера, окруженные едва различимыми морщинами.

— Не может быть, — вырвалось у него.

— Что? — спросила Марси.

— Я хотел сказать, — сбивчиво заговорил он. — Я хотел сказать, что мне жаль это слышать. Я — я и не догадывался.

— Нет, конечно, — сказала Эвелин, довольная собой. — Откуда вы могли знать?

— Мне искренне жаль, — сказала Люсиль. — Что с ней?

— Рак желудка, — ответила она, не задумываясь.

У нее было ощущение, что она переживает прошлое. В новых декорациях, при новых обстоятельствах. Она не могла разобраться, стало ли сложнее ориентироваться. Я смогу, сказала она себе. Она стала умнее, опытнее и была уже совершенно другим человеком. Малышка Эвелин была не то что слабой, а с очень примитивными познаниями. Мир для нее ограничивался провинциальным городишком, не больше, его можно было заколоть ей в волосы или нацепить на запястье. Она могла бы играть им в шарики.

— Выходит, ваша мать из здешних, — сказала Марси, словно допрашивая Эвелин. — А вы откуда?

— Флорида. Из провинциального городишка.

— О, я люблю Флориду, — проворковала Люсиль. — Последние двадцать лет я езжу туда каждое лето. Можете в это поверить? У меня там живет сын. Он стоматолог. Навсегда вцепился в зубы, как бы странно это ни звучало. Не знаю, что он будет делать, отойдя от дел, то есть если вообще отойдет.

Марси продолжила допрос:

— Вы уже виделись с ней, с вашей мамой?

Эвелин опустила глаза на колени, вцепившись в запястье другой рукой. Пытаясь сымитировать стыд, она почувствовала его на самом деле.

— Еще не виделась.

Эвелин смотрела вверх сквозь пряди волос, упавшие ей на глаза, и видела печаль на лице Люсиль, удивление на лице Марси и пустоту на лице Питера. Эта пустота, образованная глазами, носом, ртом, образованная чертами человеческого лица, оскорбляла ее. Насмехалась над ней.

— Я хочу ее увидеть больше всего на свете, но не могу, — объяснила она. — Отец не разрешает.

Она уставилась прямо в пустоту, слезы превращали черты Питера в водоворот.

— Но почему? — спросила Люсиль.

— Действительно, почему, — присоединилась Марси.

Эвелин промокнула слезы салфеткой и увидела, что они не единственная причина ряби на лице Питера. Были еще эмоции, едва сдерживаемые.

— Ладно, — сказал Отец Питер, встав со стула и положив руки на стол. — Достаточно, вся эта меланхолия. — От напряжения на подбородке отчетливо выделялась ямочка, а уголки рта подергивались вверх-вниз. — Вижу, что мы почти завершили трапезу. Никто не бывает так голоден, как южанин. С вашего позволения, я принесу выпечку и кофе.

В его желудке не было ничего, кроме тех шести вареных яиц. Эвелин наблюдала, как он проглотил их одно за другим целиком.

— Я принесу сама, дорогой, — сказала Марси без малейшей попытки встать.

— Нет, благодарю, — сказала Люсиль. — Никакого кофе для этой особы.

— Позволь мне, — возразил он. — И, пожалуйста, Люсиль. Можете, по крайней мере, сделать один глоток.

Он на мгновение задержался, стиснув зубы, с почти закрытыми глазами. Затем тихо и учтиво удалился на кухню, скользя подошвами по деревянному полу.

Приглушенным голосом Марси проговорила:

— Не могу сказать, что им движет подчас. Возможно, чувство жертвенности.

— Вы сейчас говорите об Отце Питере? — спросила Люсиль, ее нахмурившееся лицо слилось с морщинами.

— Ну да, конечно. О ком же еще?

Люсиль хмыкнула.

Повисла тишина, прерываемая отдаленным звоном посуды и хлопаньем шкафов на кухне. Возможно, его лицо среагировало лишь чуть сильнее, чем у скульптуры, думала Эвелин, но его действия свидетельствовали о чем-то неоспоримом. О гневе, или горе, или водовороте многих эмоций, прошлых и настоящих.

Он вернулся, восстановив самообладание во время короткого антракта, балансируя подносом с кофейными чашками и булочками с корицей.

— Какой великолепный аромат! — сказала Люсиль.

— У кофе или булочек?

— Должна признать, и у того, и у другого.

— Я знал, что вы не устоите, — ответил он, ставя поднос на стол.

— Ну… — сказала она, закашлявшись от смеха.

— Мой дорогой, — сказала Марси, — я бы сама принесла.

— Я настаивал.

Люсиль направила взгляд неодобрения на затененный потолок.

Отец Питер передал каждому чашку кофе и булочку с корицей. Эвелин заметила, что он избегает встречаться с ней глазами.

— Так что же все-таки было в той записке? — спросила Люсиль.

— Записке? — переспросила Марси.

— Из бутылки, бутылки Отца Питера?

— А. Я ее не дочитала. Думаю, вы бы сказали, что это похоже на роман, большой роман.

— Очень надеюсь, что хороший, — вставил Отец Питер. Его свободная рука дергалась под столом, и Эвелин подумала, что он трет бедро сквозь материю брюк.

Марси хмыкнула, но очень вежливо, можно было подумать, что она поперхнулась крошкой десерта.

— Тебе не понравилась выпечка? — спросил он.

Марси не ответила. Она обхватила ладонью подбородок так, что крапчатые камни ее колец закрывали пол-лица.

Тишина становилась осязаемой. Они не спеша ели булочки, запивая кофе. Эвелин думала, каким будет финал игры. Унижение? Примирение? Она уже убедилась, что этот человек, Отец Питер, ее отец, не был выдумкой, что он ответственен за события в прошлом, с неимоверной силой давившие на ее неокрепшее, недоразвитое сознание, события, проломившие абстрактное и повредившие ткани, сами нейроны ее мозга. Вызвав необратимые изменения. Вот что она искала — подтверждение прошлого. Когда на курсе психологии