Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

К началу 1420 г. раскол обозначился вполне определенно: Парламент был обижен на то, что канцлер принимает важные решения, не советуясь с ним. На заседании 12 февраля 1420 г. чиновники выразили свое недовольство, поскольку «канцлер не должен принимать никаких решений… не призывая кого-либо из Парламента и особенно первого президента». Ответ канцлера был вполне откровенен: «Он позвал туда тех, кого посчитал нужным, и что всякий раз, если будет надо, позовет туда тех, кого пожелает». Секретарь записывает в протоколе, что «Парламент был недоволен этим ответом канцлера».

Надо заметить, что конфликт Парламента с канцлером после 1418 г. нарастал постепенно и не был плодом предвзятой позиции ни одной из сторон. Э. де Л'Атр искал союза с чиновниками Парламента. Так, 19 августа 1418 г. он лично пришел в Парламент, дабы разрешить спор о том, может ли чиновник-мирянин быть первым президентом Следственной палаты. Спор чиновников канцлер решил прекратить, поставив этот вопрос на обсуждение и «спросив мнение президентов и советников». Чиновники Парламента также искали этого союза, и 27 августа 1418 г. направили к канцлеру делегацию по вопросу о папской схизме, дабы ничего не было решено без учета мнения генерального прокурора. Канцлер и Парламент даже продемонстрировали единение перед англичанами, когда те захватили Мант и осадили Понтуаз, и 9 февраля 1419 г. канцлер собрал президентов и советников трех палат Парламента, «чтобы обсудить, что необходимо сделать главным образом для зашиты, сохранения и спасения королевства и особенно Парижа».

Но конфликт был неизбежен: канцлер по природе своей должности не мог находиться в оппозиции властям, к тому же его легко было сменить, легче, чем сменить состав Парламента в 100 человек.

Уже весной 1419 г. появилась первая «трещина». На заседание пришел канцлер и объявил письмо об отмене «старых свобод церкви Франции», не выслушав генерального прокурора короля и в его отсутствие (31 марта 1419 г.).

Традиционная для канцлера функция посредничества между короной и Парламентом потеряла в новых условиях свой смысл. 11 марта 1422 г. канцлер пришел в Парламент выслушать мнение по вопросу о схизме, чтобы передать его королю Англии; однако чиновники отказались говорить на эту тему, поскольку их мнение «не будет иметь большого эффекта, раз решение уже принято». 16 июля 1423 г. он пришел в Парламент, чтобы выслушать мнение о письме муниципалитета Амьена, просившего разрешения обложить налогом церковь города для строительства укреплений. Чиновники настаивали на необходимости слушания дела в Парламенте и вызове сторон. В планы канцлера не входило соблюдение принятой процедуры, и в ответ ему пришлось выслушать отповедь чиновников: «Парламент не привык выносить приговоры или решения, не выслушав стороны». Когда же канцлер ответил им, что не намерен возбуждать дело, а хочет лишь услышать кратко и определенно их мнение, чтобы решить, что ответить, чиновники заявили, что это письмо «неразумно, и его нельзя утверждать, не рискуя заслужить отлучение от Церкви».

С новым канцлером Луи Люксембургским парламентские чиновники уже не церемонились и не соблюдали даже видимости «союза»[238]. 16 февраля 1426 г. Парламент вынес приговор без консультации с канцлером, хотя вопрос был весьма щекотливым и канцлер мог быть против этого решения. Канцлер тоже не скрывал своего отношения к Парламенту. 6 марта 1426 г. на обсуждении писем короля Генриха VI по поводу папской схизмы парламентские чиновники решили пригласить канцлера, чтобы выслушать его мнение. Парламентской делегации канцлер сказал, что обдумает их предложение, и 9 марта 1426 г. Парламент вновь отправил к нему делегацию, члены которой уже с трудом согласились выполнять это поручение, но канцлер опять не пришел. 11 марта от имени канцлера пришли гонцы и заявили, что тот по-прежнему ждет мнения Парламента, а что до их просьбы прийти к ним, то он посоветовался с членами Королевского совета, которым кажется, что канцлеру не пристало и не подходит присутствовать на обсуждении в Парламенте писем, уже прошедших обсуждение в Королевском совете. Важная деталь: «гонцы» передали слова канцлера, многое проясняющие в истинных отношениях двух институтов — «президенты и советники смогут в его отсутствие более свободно обсуждать, чем в его присутствии», считает канцлер. И это говорит канцлер, который должен быть главой суда.

Конфликт Парламента с канцлером в период англо-бургиньонов помог чиновникам окончательно освободиться от одного из сеньориальных принципов управления, согласно которым канцлер был главой суда. Уже 8 августа 1432 г. было сказано по поводу решения, принятого вопреки позиции канцлера: «Парламент… ни в чем не является подчиненным канцлеру, как и никакому другому суду»[239]. 8 ноября 1435 г. чиновники решили сами открыть очередную сессию Парламента в отсутствие канцлера.

Так кризис власти в «английской Франции» наглядно доказал жизнеспособность коллективной формы управления: один чиновник, даже всесильный, был бессилен перед лицом неблагоприятных обстоятельств, а коллектив профессионалов оказался практически непобедим.

В период англо-бургиньонского правления областью конфликта Парламента и властей стали и принципы галликанизма, законодательно оформившие новые отношения королевской власти и церкви во Франции[240]. Галликанизм воспринимался Парламентом как одно из завоеваний королевской власти в процессе централизации, и наступление английских властей на это завоевание не могло не рассматриваться как антифранцузская акция. Позицию Парламента в отношении галликанизма определяла не только вполне конкретная заинтересованность чиновников-клириков в получении от короля церковных бенефициев, являвшихся дополнительным доходом, но и мощный институциональный стимул — автономия от Рима церкви Франции расширяла права короля в церковных делах и, следовательно, права Парламента в этой области юрисдикции. Поэтому главный пафос деятельности Парламента основывался на защите интересов короля, и если в период утверждения галликанизма Парламенту приходилось бороться с его противниками, опираясь на санкции короны, то в период англо-бургиньонского правления он лишился и этих санкций и вынужден был сам организовывать оппозицию пересмотру «старых свобод церкви Франции».

Усиленный папской схизмой процесс «автономизации» церкви Франции после завершения Констанцского собора и избрания Папы Мартина V воплотился в ордонансе от 25 ноября 1417 г., подготовку которого вел Парламент, «изучая все ордонансы, конституции, решения, инструкции, письма, касающиеся возвращения церкви Франции к старым свободам»: отныне выборы на вакантные церковные должности осуществляет король, прекращается вывоз денег в папскую курию за пределы Франции (20, 22 и 25 ноября 1417 г.). Вскоре Парламент стал главной опорой королевской политики в делах церкви. Возрастание роли Парламента происходило на фоне колебаний, а затем и отхода Парижского университета, являвшегося на ранних этапах зачинателем и теоретиком галликанизма. Вскоре Парижский университет превратился в проводника политики новых властей, что определило его конфликт с Парламентом, в том числе и в этой области. Важно иметь в виду, что галликанизм был долгое время программой арманьяков, и пробургиньонский университет в этом вопросе следовал своим политическим пристрастиям[241].