Невозможность страсти - Алла Полянская

Андрей, оставив озадаченного эскулапа, вышел из отделения. Эта больница не похожа на ту, в которой трудится Семёныч, но больница есть больница, с некоторых пор Андрей терпеть не может больничный запах – он напоминает ему, что судьба иногда бывает такой сукой, что расстрелять её за это не мешало бы.

* * *

Лена проснулась от тишины.

Она и сама не знала, что её разбудило, но решила, что именно тишина. Когда ты живёшь в городе, привыкаешь к шуму: вокруг словно кипит котёл, и звуки, сливаясь в единый гул, образуют постоянный фон, которого не замечаешь.

Пока не попадаешь туда, где этого фона нет. Туда, где господствует тишина, а за елями садится солнце. Лена села в кровати и прислушалась. Птицы, наверное, уже разлетелись по своим гнёздам… И сумерки сгущаются, в открытое окно тянет свежестью и влагой, Лена с наслаждением вдыхает прохладу, в городе ей очень досаждает летняя жара.

Голова уже не болит, но ноет шишка на лбу, ссадины на руках и ногах припухли и доставляют дискомфорт. Лена знает, что через несколько дней всё это заживёт, но в данном случае несколько дней – это очень много, потому что есть дела, которые нужно решать. Есть работа, и её никто не сделает, Ровена в больнице, а Тимка – здесь, и возникла большая проблема в виде каких-то отщепенцев, пытающихся добыть её скальп и напавших на дом Роны. Что та ей скажет, когда узнает, что чужаки проникли в её дом?

Лена вздохнула и опустила ноги на пол. Нужно хотя бы найти Тимофея, надо выбираться из чужого дома и возвращаться в свою жизнь, потому что все эти практически незнакомые люди ничем ей не обязаны и неприлично пользоваться их добротой.

Сбитая коленка саднит и мешает двигаться, но Лена, поморщившись, несколько раз согнула и разогнула ногу, чтобы привыкнуть к ощущению. Нащупав кнопку включателя, Лена зажгла свет и посмотрела в зеркало. Да, шишка здоровенная – хорошо, что чёлка скрывает её, но это весь позитив.

Лена вышла из комнаты и пошла по коридору в ванную. Яркий свет и большое зеркало более детально показали масштабы разрушений, и она вздохнула: заживёт это не скоро, хорошо, если через неделю. Ну, допустим, можно носить джинсы, а на лоб опустить чёлку, но всё же неприятно. Как неприятно вспоминать события этого дня, их было слишком много, чтобы вот так, с ходу, их систематизировать: изгнание Сергея, события на Острове. Звучит это гораздо проще, чем было на самом деле. А ещё был Альбинос на кровати в её спальне, и был вкус его губ, и его руки на её теле. Конечно, это была игра, но ведь не совсем игра, а если не игра, то… что?

– Глупости.

Лена достала тюбик с ранозаживляющей мазью и намазала на ссадины. По крайней мере, не будет воспаления и заживёт гораздо скорее.

– Лен, ты тут?

Это Ника под дверью. Видимо, не обнаружила её в спальне и пошла искать.

– Ага. Сейчас выйду.

Лена открыла дверь и оказалась лицом к лицу с Никой. С ней она чувствует себя почти свободно, сама не понимая, отчего так происходит. Обычно она очень трудно сходится с людьми, но невозможно сложно сойтись с Никой, которая не обращает внимания на твою скованность, а просто говорит с тобой о разных вещах, спрашивает о каких-то мелочах, и как соблюсти церемонии, когда тебе, например, суют в руки кота.

– Подержи Буча, а то удерёт. Он проник в твою спальню и намерился улизнуть в окно.

Ника вошла в ванную и открыла шкафчик.

– Ага, вот мазь. – Она взглянула на Лену немного виновато. – Я дверь к тебе плотно прикрыла, и ты прикрывай, мы его на ночь стараемся не выпускать, к нам лисы иногда заходят, боюсь, как бы не покусали. У лис бешенство, знаешь? Идём, ужин готов.

– А мазь…

– Стефка коленку сбила. Ревёт, конечно, чтобы папа её покачал да пожалел, но чтоб к завтрему не напухло, надо намазать.

Забрав у Лены кота, она пошла по коридору в холл, и Лене ничего не оставалась, как последовать за ней. Миновав холл, Ника вошла в большую гостиную, где на стол собирали ужин, пожилая женщина принесла блюдо с печеньем, Тимка сидел на диване, уставившись в экран ноутбука, а в кресле Алексей укачивал всхлипывающую малышку. Лена остановилась на пороге, не решаясь войти.

– Вот, нашла. – Ника победно показала тюбик с мазью. – Идём, Лёш, отнесём её в комнату.

– Я сама. – Женщина, что принесла печенье, забрала у Ники тюбик. – Давай её мне, Лёш. У вас гости, принимайте. Идём, моя ласточка, иди к бабушке!

Девочка заплакала в голос, но женщина взяла её на руки и унесла.

– Лен, что ты как неродная? – Ника посмотрела на неё, застывшую в дверях: – Иди, будем ужинать. Тимофей, руки мыть – и за стол.

И Тимка, независимый и гордый Тимка, привыкший спорить до хрипоты и не отдающий ни пяди своей свободы, закрыл ноутбук и пошёл куда-то в недра дома – видимо, всё-таки мыть руки.

– Надо же. – Лена недоверчиво улыбнулась. – Как у тебя с ним получается.

– Я собственного оглоеда вырастила, мне ли не уметь с ними управляться. Моему старшему сыну уже скоро двадцать, в Питере в университете учится. – Ника обернулась к мужу: – Лёш, зови ребят, где они там застряли? Лен, не стой, разложи салфетки… где же это они? Ага, вот. Я, знаешь, не люблю эти танцы с льняными, мать их, салфетками – стирай их потом, от пятен спасай. А бумажные использовали и выбросили, и никаких моральных терзаний.

– А малышка – твоя?

– Моя, ага. – Ника улыбнулась. – Наша с Лёшкой. Наш ангел, наше солнышко. Полтора года назад нашли её в наркоманском притоне – мать от передоза умерла, бабку накануне кто-то убил, а мы влезли все кучей в эту историю из-за нынешней жены Макса – ну, брата моего ты уже знаешь. Так вот: он женат на замечательной женщине, но тогда мы только-только с ней познакомились, и она была в большой беде, мы, конечно же, бросились помогать… А Стефка просто попалась нам в процессе, и мы её забрали. Лёшкины дети уже большие, Марек мой тоже взрослый, а тут Стефка.

– Имя такое необычное.

– У неё никакого не было, как и свидетельства о рождении – наркоманка родила её дома, никто не регистрировал, даже день рождения мы ей выбирали сами, зато это наша девочка, наша – и больше ничья, никто её не отберёт.

Лена подумала о другой девочке – дочке Варвары, которая теперь неизвестно где. Подняв глаза на Нику, она поняла, что та тоже думает о том же.

– Если её удочерили хорошие люди, то пускай. – Лена вздохнула. – Если взяли в дом как дочь, любят и балуют, считают своим ребёнком – я ничего не буду делать, ни в какие дебри этих преступлений не полезу, но я должна знать, что с ней всё хорошо. А если действительно её хотят на органы продать или извращенцам…

– Вот именно. – Ника села на пол, и ей на руки тут же забрался кот. – Так я о чём толкую? Надо узнать, что сталось с малышкой, и если её удочерили, пусть даже дав денег, – ну, и отлично, значит, люди так хотели ребёнка, что даже заплатили, а это что-то да значит. Давай с тобой завтра поедем к той врачихе – найдём её, фамилия нам известна, как и место работы, вот мы у неё и спросим, где ребёнок.