Ловец Чудес - Рита Хоффман

– И я буду находиться в зоне видимости на случай, если решу разболтать, что на месте билетера у вас сидит волшебная жаба, – фыркнул я.

– Она. Не. Жаба, – неожиданно резко прорычал Капитан, но тут же смягчился: – Тебе стоит с ней познакомиться. Обещаю, ты будешь приятно удивлен.

Капитан принялся раскладывать промокшие бумаги, позволив мне как следует обдумать его предложение. Я привалился спиной к прохладной стенке и уставился в испещренный трещинами потолок.

Жизнь моя потеряла всякий смысл, как только я покинул Лондон. Любимая работа оказалась огромным мыльным пузырем, который лопнул, стоило Ловцу наставить на меня дуло пистолета. Мой единственный друг умер. Женщина, которую я… Неважно. Остаться с цирком можно хотя бы затем, чтобы научиться скрываться на виду у всех. Судя по всему, они гастролируют не первый год, и Ловцы не сидят у них на хвосте. Уйти я могу в любой момент, если захочу; никто из них меня не остановит.

– А что, если я откажусь? – спросил я, приняв решение.

– Здесь я должен сказать, что убью тебя и закопаю или выброшу в озеро, но, прости уж, это не мои методы, – Капитан развел руками. – Я могу только предложить тебе альтернативу одинокому скитанию в поисках смысла вечной жизни.

– Но ведь вы сами сказали, что я могу…

– Я не убью тебя, даже если ты откажешься, – твердо повторил старик.

– Хорошо. – Я встал и подошел к столу. – Значит, я остаюсь не из страха, что вы выбросите мое бездыханное тело под палящее солнце.

Старик просиял. Он тоже встал, протянул мне руку, и я пожал ее, тем самым закрепив наш договор. Но отпускать меня Капитан не торопится. С силой, которой я не ожидал, он притянул меня к себе и, касаясь моего лба своим, прошептал:

– Я очень рад, что ты согласился. Потому что в этом Караване только я дал клятву не убивать Чудеса.

По спине побежали мурашки. Я вырвался, схватился за ручку портфеля, словно за спасательный круг, и попятился. Глаза Капитана за стеклами крошечных очков хитро блеснули.

– Найди Ивонн, она поможет тебе освоиться. И, да, кормить тебя мы будем по очереди. Не стоит рисковать и отправляться на охоту, к тому же сейчас мы в такой глуши, в которую не забредает ни один человек, – как ни в чем не бывало сказал он.

Я кивнул и вывалился из вагончика прямо в жидкую грязь. Дверца скрипнула и захлопнулась. Поскальзываясь, я все же сумел подняться на ноги.

При первой встрече Капитан не показался мне опасным человеком, однако сейчас я начал понимать, каким образом ему удается поддерживать порядок в Караване. За невзрачной внешностью и простодушным лицом скрывается настоящий лидер. Он определенно способен вести людей за собой. Или не людей.

У костра никого не осталось, поэтому я со спокойной душой уселся на табурет и принялся копаться в портфеле. Роман Шелли немного промок, как и поддельные документы. Скорее всего, у большей части Чудес даже паспортов нет, так что это не проблема. А вот книгу жаль. Почти до слез.

Тео. Его бронзовые волосы всегда казались мне слишком красивыми, да и весь облик стал для меня откровением, золотым копьем, пронзившим мою серую никчемную жизнь. Невозможно было быть таким умным, добрым и открытым. Он всегда выделялся в толпе, словно на него направлен его личный солнечный луч. Божественная искра, случайно оброненная беспечным ангелом в наш затхлый, погрязший в пороках мирок. Нападение на Дебору почти стерлось из моей памяти, но образ Теодора отпечатался в ней навсегда.

Выросший в достатке, получивший прекрасное образование, он напоминал мне о том, сколького я был лишен. Я стремился быть достойным его, хотел соответствовать, чтобы ему не было стыдно проводить время в моей компании. Зациклившись на достижении этих глупых целей, я проглядел простую истину – он никогда не стыдился меня, это мне было за себя стыдно. Это я считал себя недостойным дружбы старшего сына виконта Барлоу, это я возвел его на пьедестал и поклонялся ему, словно небожителю. Теодору все это было чуждо.

Я раскрыл роман Шелли и поднес к лицу. Запах типографии еще не выветрился, как и аромат Деборы. Но в их круговороте не было Теодора. Ни одного намека на то, что он держал эту книгу в руках.

Как вышло, что смерть Теодора ранит меня сильнее, чем совершённое убийство? Неужели мое увлечение Деборой было настолько поверхностным? А ведь я готов был признаться ей в любви! Я настолько глуп? Принял мимолетное увлечение за что-то большее? Тратил время на прогулки по Хайгейтскому кладбищу, а там, в другой части Лондона, умирал мой единственный друг…

От горячих слез защипало глаза. Я раздраженно смахнул их и вернул роман в портфель. Не хватало еще, чтобы кардист увидел, как я рыдаю. Наверняка он бы припоминал мне это целую вечность, с него станется.

К костру вдруг подплыла женщина в широком белом халате. Она подобрала его полы и заткнула уголки за широкий пояс, чтобы не испачкать. На ее плечах лежал серебристый мех какого-то животного, а бледное лицо, круглое и гладкое, напоминало луну. У внешних уголков раскосых глаз были нарисованы красные точки, черные волосы собраны в высокий пучок. Она замерла у огня, пристально смотря на меня сквозь всполохи пламени.

– Ты, – властно сказала она, – должен думать тише.

Теперь я даже не знал, кто коверкает английский язык больше – она или Ивонн.

– Простите? – промямлил я, стыдливо надеясь, что она не видела моих слез.

– Твоя боль, – женщина прижала тонкие пальцы ко лбу, – такая громкая. Не могу уснуть.

– Простите, – повторил я, на этот раз извиняясь. – Боюсь, что я ничего не могу с ней сделать.

Взгляд ее темных глаз скользнул по мне, я будто почувствовал его прикосновения. Ветер доносил до меня запах мокрой земли и травы. Время будто остановилось.

Хромая, незнакомка подошла ко мне и села у ног, хотя всего несколько мгновений назад пыталась сохранить свое белое одеяние чистым. Я не успел возразить и с тоской уставился на уродливое коричневое пятно, расплывающееся на ткани. А потом, к моему несказанному удивлению, женщина вынула из широкого рукава крошечный чайник и чашку, из другого рукава достала деревянную подставку, ступку и пестик. Эти предметы были такими маленькими, будто создавали их специально для ее изящных тонких пальцев.

Она подвесила чайник над костром. Поставила чашку на подставку, тряхнула рукавом еще раз и на лету поймала выпавший из него мешочек. Воздух наполнился приятным ароматом цветов и меда. В мешочке оказались листья чая; она высыпала их в ступку и, обратив лицо к сияющей луне, показавшейся из-за грозовых облаков, принялась перетирать, тихо мурлыкая странную мелодию, больше всего напоминающую затейливую колыбельную. Из получившегося порошка она заварила чай. Я наблюдал за ее действиями словно завороженный. Никогда еще мне не доводилось участвовать в чайной церемонии, а ведь я бывал в Китае. Правда, это было давно, еще до смерти наставника.

– Пей.

Я принял чашку из ее рук. Костер окончательно потух.

Медово-сладкий напиток сотворил что-то с моим телом и разумом – каждая мышца расслабилась, тревоги отступили, меня словно обняла мать.

«Все хорошо, – прошептал ветер, – я рядом с тобой. Ничего не бойся».

От облегчения я чуть не расплакался, прижал пальцы к глазам и опустил голову. Просидел так довольно долго, потом допил чай и кивнул молчащей женщине. Она кивнула в ответ, встала и сделала несколько неловких шагов. Я обратил внимание, что она сильно припадает на правую ногу, и захотел предложить ей помощь, но вдруг увидел рыжий хвост, показавшийся из-под халата. Она махнула им – и костер снова загорелся.

Я потерял дар речи.

– Больные одной болезнью симпатизируют друг другу[11], – сказала она, прежде чем уйти.

Ее тяжелая поступь затихла вдали, вокруг воцарилась блаженная тишина. Я подставил лицо дождю и сидел перед костром до тех пор, пока полностью не промок.

Никто не потрудился представить меня артистам, а они не спешили спрашивать, кто я такой. Я просто вышел из вагончика и стал частью пестрого балагана.

А еще я совершенно не понимал, что мне делать.

Каждую ночь Караван останавливался, чтобы все, кому нужен отдых, могли поспать. Артисты отправляли пастись лошадей, выпускали из клеток животных, обязательно разводили большой костер и развешивали