Стеклобой - Михаил Перловский

— Благодарю вас, — прижал ладонь к груди Иван, — а где же сам Данила Михалыч, разрешите узнать?

Паренек замешкался, покраснел и смутился. Поправив узкий галстучек, пару раз кашлянув в кулак, он наклонился к Ивану поближе и произнес шепотом:

— Пьяны-с. Лежат-с.

Иван понимающе улыбнулся, масть продолжала идти.

Он принялся за еду, не переставая, однако же, листать книжки, которые крайне его заинтересовали. В них пространно и скучновато повествовалось про поля и леса, затейливо — про нежные чувства и драматично — про коварные злодеяния. Дамы были изящны, господа красноречивы, а в конце непременно выводилась мораль. Ничего, в общем, из ряда вон выходящего, никакой особенной фантазии у автора Иван не замечал, не было в книгах ничего ни о морских путешествиях, ни о полетах на Луну, ни о волшебстве таинственных мудрецов, только обычная жизнь. Однако же, судя по всему, Филипп Николаевич был знаменит и почитаем — чего стоили поклонницы и оркестр на вокзале. В багаже он обнаружил преотличные пиджаки, брюки и пару роскошных ботинок (которые не преминул сразу же примерить), а обед ему подали на хрустале и фарфоре — все это о чем-то да говорило. Иван с наслаждением погружался в дивный мир, созданный легкой рукой незримого Филиппа Николаевича Миловидова (а ведь и фамилия как нарочно, приметил Иван), одновременно прикидывая его возможный годовой доход и количество залов в апартаментах.

В дверь опять постучали — принесли телеграмму для господина Миловидова. В ней говорилось, что его дражайшая супруга ожидает своего медвежонка на станции Малые Вишеры, откуда путешествие они продолжат вместе. Поначалу расстроившись, Иван успокоил себя тем, что до Петербурга ехать было бы крайне неосторожно. Встречающие уж наверняка знают своего обожаемого писателя в лицо, это не провинциальные барышни. Хорошо бы добыть деньжат, подумал Иван, вспомнив о лежащем где-то пьяном Даниле Михалыче. Он вышел в коридор и собрался было кликнуть ресторанного мальчика, как заметил, что навстречу ему двое молодцов тащат под руки нечто, в прошлом называвшееся приличным словом мужкого рода.

— А-а-а, Данила Михалыч изволят прибыть — протянул Иван и помог втащить бесчувственное тело внутрь купейной комнаты.

Данила Михалыч оказался мужчиной зрелого возраста, волосы его были основательно седыми, а кожа морщинистой. Иван похлопал его по щекам, потянул за нос, но никакой ответной реакции не заметил. Он даже плеснул ему в лицо водой, но и эта мера никак не изменила положения вещей. Тогда Иван обследовал карманы лежащего, приговаривая:

— Что ж ты, Данила Михалыч, себе позволяешь, пить надо, дорогой мой, уметь. — Он, сморщив нос, проверил карманы брюк. — А не умеешь, не берись. — Затем осмотрел внутренние карманы пиджака. — Лучше бы ты, любезный, одолжил мне деньжат.

Тут любезный неожиданно открыл глаза, поводил ими и изрек хриплым голосом:

— Тебе ндравится книжки писать — пиши, я ж табе не запрещаю, а мне ндравится на грудь принять! — и снова пропал в беспамятстве.

— Ах ты ж паразит, — легонько пнул его Иван. Денег при пьянчуге было всего ничего. Но все, что было, Иван забрал.

Под артиллерийский храп Данилы Михалыча Иван провел ночь за чтением и вином, решив не думать о том, чем же он займется в новом городке. Наутро же, при подъезде к Малым Вишерам, он ловко перешел в соседний вагон и наблюдал встречающую процессию уже издалека. Опять были цветы и музыка, а также некрасивая худая дама, все тянувшая шею, высматривая кого-то за бликующим от яркого солнца стеклом. «Но медвежонок ваш, увы, не с вами», — Иван вынул из-за пояса прихваченный томик, бросил его в баул и зашагал к зданию вокзала.

Скорого в Питер на сегодняшнее число не было. Только простучал мимо местный чахлый паровоз с тремя вагонами, погрузивший вокзал в жирный древесный дым, — и все. Иван прошелся по платформе взад и вперед, заглянул в окно смотрителя вокзала и в нерешительности встал около входа в залу ожидания. Он огляделся — солнце пробивало решетчатые окна вокзала, воробьи визгливо копошились в ртутной блестящей луже, а на площади торговцы налаживали свои лотки. Никаких поводов для пополнения бюджета не предвиделось, но все же вокзал — лучшее место, чтобы начать знакомство с городом. Авось и подвернется что-то, решил Иван, бросил баул около залы ожидания и устремил взгляд на площадь.

Возле калачной будки он увидал премиленькую девичью фигурку в лиловом жакетике и с кружевным зонтиком от солнца. В руке ее, обтянутой шелковой перчаткой, был добротный кожаный несессер. Ну-ка, поглядим, что у них здесь за калачи, подумал Иван и потянулся было за баулом, как вдруг заметил выросшую из ниоткуда фигуру полицмейстера. Он оглядывал всех, кто находился в зале, сверяясь с бумагами, взгляд его показался Ивану суровым. Тут главное не суетиться, надобно вести себя ровно и приветливо, успокоил сам себя Иван. Супруга медвежонка поди не успела его хватиться, да и в чем его, Ивана, вина? Он чист, как после бани, — никому не соврал, что он и есть Филипп Николаевич собственной персоной. Господа сами изволили обознаться. Взгляд полицмейстера скользнул по блестящим ботинкам молодого незнакомца, по костюму отличного сукна взобрался выше и споткнулся о лучезарнейшую улыбку Ивана, который уже кланялся ему вихрастой головой. Полицмейстер несколько смутился, но виду не подал и продолжил мерно прохаживаться по зале. Обернувшись к будке, Иван с досадой отметил, что девушка исчезла. Экая жалость, несессер в ее ручке умолял познакомиться с ним поближе. Он подхватил баул и подошел к будке, не умирать же с голоду, невелика беда, поправим. Усатый мужик в фартуке протянул ему теплый, хрустящий калач, и тут же чьи-то прохладные шелковые пальчики закрыли ему глаза.

— Ах, Аристарх, неужели вы, угадайте же меня скорее! — нежный девичий голосок прозвучал у Ивана над самым ухом, и в воздухе распространился тонкий лавандовый аромат.

— Не имею чести, барышня. — Иван накрыл прохладные пальчики своей ладонью и обернулся. Его взору явилось прекрасное создание в лиловом жакете. Воротник и рукава жакета были оторочены гладкой норкой, на голове у создания красовалась крошечная шляпка с маками и лентами, а у ног стоял заветный несессер. Ротик барышни был испуганно приоткрыт.

— О, простите меня, прошу вас. Вы очень похожи на того, кого я ожидаю. Иначе я бы ни за что… — щеки ее в момент разрумянились.

— Хотите калача? — улыбнулся созданию Иван и быстро развернулся лицом против залы ожидания.

Из дверей вокзала, щурясь на солнце, вышел давешний полицмейстер. Он, прикрыв глаза ладонью, осматривал площадь, как капитан на мостике корабля.

— Хочу! — неожиданно воскликнуло создание и резко дернуло Ивана за собой, так что он едва успел схватить свой баул. Они вспугнули птиц, купающихся в лужах, опрокинули лоток со швейной мелочью и полетели по переулочкам дальше и дальше от вокзала. Сзади раздался крик полицейского, но после второго или третьего поворота он стих. Иван уже запыхался, а девушка успевала поворачивать, улыбаться Ивану, хохотать при взгляде на разбегающихся котов, на дворников, надраивающих окна в первых этажах, и на редких прохожих, вжимающихся в заборы. Они долго бежали вдоль кирпичной стены какого-то завода, а затем выскочили на пустынную аллею, спускавшуюся к реке.