Ученик аптекаря - Александр Окунь

Глаза женщины расширились.

— Ты никогда не была способна видеть очевидное. Ты вечно мечешься в поисках того, что находится у тебя под носом. — Он сделал паузу и мягко спросил: — Зачем тебе она?

— Ты спрашиваешь — зачем? — Женщина с трудом оторвала глаза от ящика. Ее голос звучал невыразительно и безлично, словно какой-то безжизненный автомат произносил ему самому непонятные слова. — Ты что, не знаешь, как я живу? Ты, вся эта твоя компания клоунов-кавалеров, что знаете вы о жизни? Одной тащить на себе ребенка, работу, не знать ни минуты отдыха. Тебе когда-нибудь отключали свет и перекрывали счет в банке? Ты знаешь, что такое не иметь возможности хоть на минуту расслабиться? Да, конечно, как же это я могла упустить, — в ее голосе появились нотки сарказма, — ты тоже работаешь. Но когда тебе хочется есть, Вероника подает тебе ужин. И когда ты хочешь расслабиться, то у тебя под рукой Анри со своим коньяком. И когда тебе хочется поболтать, к твоим услугам Художник, а когда тебе хочется, — она прищурилась, — то тоже далеко ходить не надо. — Аптекарь поморщился. — Оставь, — она хрипло рассмеялась, — так я тебе и поверила.

Со двора в зал вошел Анри, но ни Аптекарь, ни женщина не обратили на него никакого внимания, так же как и на стоящую на галерее Елену.

Аптекарь провел рукой по лицу:

— Значит, Оскар…

— Нет! — Словно защищаясь, женщина подняла руку. — Я только хотела его припугнуть, и вдруг… Ты знаешь, когда он захрипел, — она доверительно заглянула Аптекарю в глаза, — я решила, что он меня разыгрывает.

— Разыгрывает. — Аптекарь резко затушил сигарету. — Разыгрывает… В отличие от тебя, Оскар умел проводить границу между жизнью и театром. Господи, убить человека, который тебя вытащил из помойки, благодаря которому ты, — он сморщился, — служишь высокому искусству, а не таскаешь подносы в дешевой забегаловке.

— Замолчи, Аптекарь! — Женщина вскочила. — Кто ты, чтобы читать мне мораль? Твоя хваленая благодарность всего-навсего оправдание слабости. Сильный берет, что ему причитается, и идет дальше. Благодарность… Благодарность за что? За то, что мне положено по праву? За то, что твой драгоценный Оскар послужил таланту?

— О каком таланте ты говоришь? — Не сводя друг с друга глаз, они стояли, чуть наклонившись вперед, как готовые кинуться вперед боксеры на ринге. — Благодарность — это естественное свойство подлинного таланта.

— Тебе не к лицу говорить пошлости, Аптекарь. — Она дернула головой. — Благодарность… Может быть, ее можно испытывать к человеку, который хоть чем-то для тебя пожертвовал. А чем он пожертвовал для меня? Звонком мэру? Он отмахнулся от меня, как от докучливой мухи, а в придачу получил право ощущать себя благодетелем, благородным джентльменом, спасшим женщину. Так кто кому должен быть благодарным? Ты молчишь? Еще бы. Ты хорошо умеешь разглагольствовать о высоких материях, об истине, о справедливости, но когда дело доходит до настоящих конкретных вещей, ты молчишь. А знаешь, почему? — Она наклонилась к нему и прямо в лицо выдохнула: — Потому что ты — трус. Впрочем, — она передернула плечом, — как все мужчины, не более того. И кстати, насчет трусости: скажи, Аптекарь, среди всех твоих сокровищ случайно, не затерялся сандалий? Такой, знаешь, обычный, ничем не примечательный сандалий с правой ноги? Что я вижу — ты побледнел, Аптекарь? — Она хрипло рассмеялась. — Ты и представить себе не мог, что я догадаюсь. Похоже, ты не так умен, как думают о тебе твои друзья и ты сам.

Женщина отошла к столу, кинула сигарету в пепельницу и тут же прикурила новую.

— Молчишь? — Она повернулась к Аптекарю. — Действительно, сказать-то тебе нечего. Все это, — она сделала широкий жест рукой, — твое заведение, твоя забота о людях, твои друзья и все твои слова — все ложь. — Она судорожно затянулась. — Скажи, ты хоть раз любил, Аптекарь? Нет, я не говорю про твои приключения и про обожающих тебя дамочек. Ты хоть раз чем-нибудь пожертвовал ради любви? Нет. Потому что боялся. Боялся за свое спокойствие, за свой уют, за свое благополучие. Ты — трус, Аптекарь. И все твои исследования, они тоже от страха. Ты боишься смерти и поэтому боишься любви. Потому что и то и другое — это абсолют, а твой мир, — презрительно усмехнулась она, — это мир умеренности.

— Я живу в мире, — тихо сказал Аптекарь, — таком, каков он есть, исполненном страхов, болей, компромиссов, обыденности, в мире малых дел. Ты осуждаешь страх? Нет ничего более человеческого, чем испытывать страх. Это не стыдно. Я готов, хоть мне и не верится, допустить, что тебе страх неведом. Но происходит это оттого, что ты живешь в виртуальном мире, где все — фикция, зато с заглавной буквы: Любовь, Смерть, Страдание, Страх. Но чудо жизни заключается в том, что любовь, страх, смерть, страдание — все это рассеяно в повседневности. Это не концентрат, а капли, без которых напиток, который мы называем жизнью, будет бессмысленным и ненужным. В коктейле этом иногда больше того или другого, впрочем, — он махнул рукой, — зачем я тебе это говорю? Разве ты поймешь, что любовь воплощается в повседневных, незаметных, мелких поступках, что она — не снег на вершинах гор, а песок, из которого время строит горы. Ты говоришь о любви… Без любви человек умирает, потому что любовь — это горючее жизни. Но ты путаешь любовь с желанием и страстью. С ними ты хорошо знакома, и не случайно. Страсть и смерть — близкие подруги, а в смерти ты большой специалист. Ты увечишь, калечишь, убиваешь всех, кто к тебе приближается. Чем ближе к тебе человек, тем вернее его конец. Бедняга Оскар — случайная жертва. А твой отец, твой сын…

— Замолчи, Аптекарь! — Тело женщины напряглось, и вся она вдруг стала похожа на опасного дикого зверя, изготовившегося к прыжку. — Ты знаешь, что за него я свою жизнь отдам!

— Конечно отдашь. — Они опять стояли почти вплотную, вцепившись друг в друга глазами. — Только не за него. За себя. Ты не сына любишь. Ты всегда и во всем любишь только самое себя. Именно поэтому ты сделала все, чтобы он, подобно беспомощной марионетке, оставался в полной зависимости от тебя, чтобы стал не самоценным человеком, а пустышкой — пустым пространством, где комфортно располагается твое эго. Тебе не сын нужен, а двойник. Дублер. Клон. Все эти годы ты только и делала, что кастрировала бедного парня. Посмотри, во что ты его превратила: в раба, неспособного к бунту, в труса, неспособного к поступку. Господи! Да он даже в сортир без разрешения сходить не может. Его беспомощность — залог твоего существования. И ты еще говоришь о любви… Существует только один человек, которого ты любишь, — тот, на которого ты смотришь в зеркало.

Аптекарь повернулся к женщине спиной, подошел к столу и взял в руки ящик.

— Аптекарь…

Аптекарь повернул голову.

— Аптекарь, — ее голос был тихим, почти умоляющим, — отдай мне книгу, Аптекарь. Зачем она тебе?

— Ты все равно в ней ничего не поймешь.

Женщина медленно обвела взглядом зал: разбитые банки, разбросанные книги, лужи спирта на полу. Только сейчас она осознала, что кроме нее и Аптекаря в зале находятся еще двое: Анри у выхода во двор и Елена на галерее, которые, застыв, безмолвно, словно зрители в театре, наблюдали за тем, что происходит на авансцене.