Незнакомцы у алтаря - Маргерит Кэй

– Хочешь сказать, что я сейчас в тупике и только ухудшаю свое положение.

– Я пыталась выразиться мягче, но… да.

– Ты права. – Он вздохнул. – Я знаю, что ты права.

Она села на стул напротив него. Он смотрел на огонь, избегая ее взгляда.

– Все дело в незнании, – признался он. – В невежестве. Вот что труднее всего. Я так привык разбираться в своем деле во всех подробностях, быть тем, к кому люди обращаются с вопросами, когда у них трудности. Повторяю, если что-то пойдет не так с причалом или новой дорогой, я знаю, что делать. Или не сомневаюсь в том, что найду решение. Но сейчас, когда речь касается самого дальнейшего существования Строун-Бридж, я… мне стыдно. Меня все время о чем-то спрашивают. Приходят ко мне в поисках решений. А у меня нет ответов. Это… Черт побери, Эйнзли, иногда я чувствую себя абсолютно несостоятельным мальчишкой, и мне стыдно!

– Ты что же, считал, что я буду хуже о тебе думать, если ты мне во всем признаешься?

Иннес потер глаза:

– По правде говоря, я сам стал хуже о себе думать. Не знаю, что делать, и не понимаю, как ты можешь мне помочь, ведь ты разбираешься в таких вещах не лучше меня. Более того, хотя после церемонии прощения ко мне стали относиться гораздо лучше, в чем-то стало даже тяжелее. Ведь я не только пробудил в них надежду, мне пришлось списать много долгов, и бедным, но честным арендаторам, которые все время аккуратно платили, наверное, обидно думать о том, что неплательщикам ничто не грозит.

– Об этом я не подумала.

– И я тоже. Да и как мы могли?

Эйнзли нахмурилась:

– Я не жду, что ты можешь просто свести баланс, списав остальные долги заранее. Нет, так ничего не получится! Все кончится тем, что ты окажешься в еще большем долгу.

– Проблема не деньги, хотя… – Иннес наклонился вперед. – Хочешь сказать, я мог бы предоставить арендаторам, которые платили вовремя, отсрочку, чтобы они могли собраться с силами?

– По-твоему, получится?

– Попытаться стоит. Может быть, в твоей голове найдутся и другие ценные идеи?

Эйнзли постаралась не выдавать себя, хотя была очень довольна.

– Едва ли это моя идея. На самом деле все вполне очевидно.

– Настолько очевидно, что мне такое и в голову не приходило. Интересно, что это значит – что ты гений или я идиот? Подумай перед тем, как ответить. – Иннес широко улыбнулся.

– Спасибо. – Эйнзли натянуто улыбнулась. – Мне больше нравится гений.

Проснувшись от отчетливого стука закрываемой парадной двери, Эйнзли очутилась в одиночестве.

Подушка Иннеса была холодной. Она некоторое время лежала, вспоминая их вечерний разговор. Она жалела, что вышла из себя, но, с другой стороны, если бы не ее вспышка, едва ли она нашла бы в себе смелость все высказать ему. Она сделала ему больно, но заставила выслушать ее. А когда он ее выслушал, она все ему разъяснила. Она говорила вполне здраво и членораздельно. Она не пятилась, не уступала.

Эйнзли взбила подушку и перевернула прохладной стороной наверх. Где Иннес? Он сердится на нее? Он не выглядел сердитым. Он выглядел побежденным. Он – человек гордый. Он всего добился сам. Он независимый.

Все, чем она в нем восхищалась, делало его человеком, который не способен смириться с поражением. А разговоры о поражении для него были еще хуже. А она заставила его делать то, что он ненавидит.

Жалеет ли он об этом?

Она подошла к окну, но оно выходило во двор, и там не было и следов Иннеса, который, скорее всего, спустился в бухту посмотреть, как идет строительство причала. Надеясь, что в такую погоду он не вышел на лодке в море, твердя себе, что он взрослый мужчина и способен думать, а также имеет право на личную жизнь, Эйнзли снова легла и зажмурилась. Бесполезно! Она невольно думала, что заставила его столкнуться с очень суровой реальностью, не предложив никаких готовых решений. Может быть, они и вовсе не существуют. Она села, глядя широко раскрытыми глазами перед собой, и задумалась. Они оба не очень-то любили что-либо обсуждать. Она все время искала признаки того, что ее не слушают или слушают невнимательно. Иннес, похоже, вообще не собирался посвящать ее в свои дела.

Сбросив одеяло, Эйнзли встала коленями на подоконник и стала бесцельно и уныло смотреть в окно. Иннес настроился решать все проблемы сам, и не только потому, что он к этому привык. Он ведь сам признавался совсем недавно, что здесь он чувствует себя «несостоятельным мальчишкой». Ему было стыдно – вот что лежит в корне его неспособности просить о помощи. Однако стыдиться тут нечего. Наверняка должен быть какой-то способ спасти Строун-Бридж, больше не причиняя никому горя. Способ должен быть…

Эйнзли схватила, как ей показалось, чулки. И только когда она их натянула, увидела, что это толстые шерстяные чулки, которые Иннес начал носить с твидовыми брюками. К ужину он одевался более официально, но почти всегда надевал простые брюки и свитер, когда совершал вылазки на окрестные фермы. Завязывая шнурки, она надела теплый свитер, решив, что он надежнее, чем ее плащ, защитит от ночного холода. От него пахло свежим воздухом и Иннесом. Ее руки утонули в рукавах, зато будет тепло пальцам. Свитер был такой длинный, что доходил ей почти до колен. Эйнзли представила себе лицо Фелисити, если бы подруга увидела ее в таком наряде, и усмехнулась. Наконец она вышла из спальни и толкнула парадную дверь.

Иннеса она нашла внизу, в бухте. Он наблюдал за тем, как во время отлива вода закручивается воронками вокруг огромных бревен – основания нового причала.

– Мне не спалось, – объяснила Эйнзли, садясь рядом с ним на толстую доску – много таких досок было заготовлено для работы. Их привезла на полуостров огромная баржа, которая вызвала живой интерес местных жителей.

Он положил руку ей на плечо и притянул к себе.

– Извини.

– Нет, это ты извини. – Большим соблазном было оставить все на этом и отдаться простому утешению – его рука на ее плече, ее щека на его груди. Эйнзли выпрямилась. – Я все-таки сужу тебя, Иннес. Я слишком часто ищу причины судить тебя и из-за этого иногда не слушаю, что ты говоришь. Извини.

– Я забываю, – тихо сказал он. – Мне кажется, что у тебя такая сильная воля, что я забываю: в прежней жизни ты не смела высказывать свое мнение. – Он убрал волосы с ее лба. – Понимаю, это не мое дело. Я знаю, что ты хочешь одного: забыть, но… Эйнзли, он тебя бил?

– Нет. – Она пылко покачала головой. – Нет. Он меня пальцем не тронул… если ты это имеешь в виду.

– Да, именно это.

– Тогда – нет.

– Слава Богу. Нет, я не пытаюсь принизить…

– Все хорошо. То есть все было совсем не хорошо, но будет хорошо. – Эйнзли с трудом рассмеялась. Ветер подхватил ее пышные нижние юбки, взметнул их в воздух, обнажив ноги.

– Неужели ты надела мои чулки?