Золотые пилигримы - Остап Иванович Стужев

потерей Алжира, бросили бомбу прямо в здание суда. Многие из ее друзей, увлекавшихся все больше и больше входившей в моду нумерологией, указывали судье на влияющие на ее жизнь девятки. Сложив их между собой, они без труда получали значение восемнадцать, которое, в свою очередь, давало при той же операции, проделываемой с цифрами (один плюс восемь), уже третью по счету девятку. Дальше больше. Эти девятки оставалось только перевернуть, и теперь уже во всей красе зафиксировать число зверя, упоминавшееся в главной книге человечества.

Конечно, эти страшилки не могли запугать Мари Изабель Франсуаз. Как и большинство правящей элиты Пятой республики, она придерживалась левых взглядов. Каторжный труд людей, организовавших и ведущих собственное дело, ничуть не смущал так называемых социалистов, и они год от года требовали обложить средний класс все более высокими налогами. В их собственном мире гарантией благоденствия была та власть, которую они не собирались выпускать из своих рук. Электоральная прослойка, готовая отдать им свои голоса, росла как на дрожжах за счет прибывающих иностранцев. Эти люди, не сумевшие создать уют в своем родном доме, с упорством яблочной тли проникали внутрь Европы в надежде поживиться плодами многолетнего труда тех, кого они презирали. Было это справедливо по отношению к французам и другим европейцам? У судьи, так же как и у других адептов троцкизма, никогда не возникало такого вопроса. Для них справедливость определялась целесообразностью.

Приняв дело Сантоса к рассмотрению, судья сразу же обратила внимание на белые пятна, оставленные полицией. Кто эти русские и куда они ехали? Зачем и кому надо было встречать их на дороге и расправляться с ними с такой жестокостью? Единственный оставшийся в живых нападавший молчал как рыба. Написав инструкции в виде поручений в адрес детективов и миграционной службы Франции, она занялась другими делами, папки с которыми годами пылились в шкафах из резного дуба. Признавалась ли себе Мари Изабель Франсуаз в глубинных мотивах своих поступков, слов и публично высказываемых убеждений? Мы об этом не узнаем. Предложение, исходившее от ее любовника, молодого адвоката, имевшего практику в парижском предместье, она выслушала с учащенно бьющимся сердцем после закончившегося минуту назад секса. Жак Дефо был моложе ее на восемь лет. В их стране такая разница в возрасте не могла никого удивить. Многие женщины, получившие власть и возможность распоряжаться своим телом, не оглядываясь на нормы морали, давно выбрали каноны полигамии. Молодые гетеросексуалы были просто нарасхват. Франсуаз обожала эти короткие встречи, их тайная сущность приводила ее в восторг не меньше, чем занятия любовью. Парик, темные очки, куртка не по размеру и маленький пежо, оставляемый всегда в разных местах, не менее трех-четырех кварталов от кондоминиума со съемной квартирой, были залогом безопасности ее репутации. Ставшая темой многих анекдотов свобода нравов среди французов давно канула в Лету, и такие прогулки замужней женщины в статусе судьи, ведущей расследование уголовных преступлений, могли дорого ей обойтись. Им приходилось смотреть на часы. Время всегда работало против них. Повернувшись к партнеру лицом и привстав на локте, Франсуаз провела подушечкой указательного пальца по груди своего любовника.

— Они хотят узнать, куда и почему исчез человек, на которого работал этот лжетурист? И при этом все обвинения должны быть сняты с этого колумбийского боевика? — она говорила, слегка картавя.

Тема была ей близка и понятна. Выполнить все изложенное не представляло для нее никакого труда. Мари Изабель Франсуаз даже и не думала торговаться, единственным ее желанием было продолжение того, зачем они приехали сегодня на окраину Безансона.

— Это не все, — поспешил добавить Жак, почувствовав, как женщина возвращается в первобытное состояние.

— Я в этом просто уверена, — рассмеялась она.

— Меня просили узнать, безопасно или нет одному итальянскому ювелиру появляться в Европе.

— Какому именно? — Изабель отстранилась от своего молодого любовника.

Она ждала совсем другого продолжения фразы — «Это еще не все» — и сейчас чувствовала себя обескураженной и неудовлетворенной.

— Леонардо Нотарбалтоло.

Она сразу поняла, о ком идет речь. Знала она и то, насколько сложно это сделать, не привлекая внимания.

— Зачем ты связываешься с этими людьми? Они чрезвычайно опасны, — Франсуаз говорила, встав с кровати и завернувшись в тонкую, почти прозрачную простыню.

Ее тело всегда было немного склонно к полноте. Зная об этом, она предпочитала в любой ситуации накинуть на себя хоть какую-то одежду.

— Не верю своим ушам! Бесстрашная Франсуаз опасается карманников Туринской школы? — сказал Жак.

— Те, о ком мы говорим, отнюдь не карманники. Есть вещи, о которых неизвестно ни вам, адвокатам, ни даже пронырливым журналистам, — ответила она.

— Становится интересно! Значит, тебя не смущает моя просьба о колумбийце, а между тем рядом с ним нашли несколько трупов и сгоревший роллс-ройс. Тогда расскажи мне то, о чем я не знаю, — стараясь избегать насмешливых интонаций, спросил он.

— Мне хватает скучных разговоров в здании суда, — закончив фразу, она собрала нижнее белье, лежавшее на кресле, и направилась к ванной комнате.

— Обе эти просьбы мне передал один и тот же человек. Да, и самое главное: я получил аванс и привез тебе твою долю, — он выложил свой главный аргумент.

— Это в корне меняет дело. Ты оправдан!

Ослабив узел, стягивающий простыню у нее на груди, она дала ей упасть вниз. Теперь он мог видеть ее полностью обнаженной. Как многие феминистки Европы, она не удаляла волосы на лобке и подмышках. Оставшееся в их распоряжении время они не стали тратить на обсуждение проблем людей, так или иначе запутавшихся в паутине ювенальной казуистики.

Вечером, уже вместе с мужем, Франсуаз пересчитала причитающуюся ей долю. Все деньги были разделены на три части. Пачку в купюрах по сто и пятьдесят евро можно было оставить дома и тратить их аккуратно на бытовые нужды, позволяя себе немного больше деликатесов и дорогих вин. Две другие пачки состояли из долларов и пятисотевровых купюр. Обе они подлежали отправке в «прачечную». Задача могла показаться не из легких только представителям тех самых неимущих классов, о благе которых так пеклись оба супруга. На деле же весь этот постирочный бизнес давно был поставлен на поток и стал составной частью современной цивилизации. Совсем не сложные схемы позволяли пропускать наличные через ретейл, выдавая итоговой суммой — после уплаты причитающихся бухгалтерам процентов, разумеется, — круглые цифры на абсолютно легальных банковских счетах, чистых и прозрачных, как слеза младенца.

Если не придавать значения этим хотя и неприятным, но в целом необходимым расходам, семья Мари Изабель Франсуаз инкассировала в свой бюджет чуть меньше полумиллиона евро. Эти деньги никак не изменят их