Экспедиция надежды - Хавьер Моро

что породило уныние в рядах участников и скептицизм в королевском Министерстве финансов, которое никак не могло свыкнуться с идеей столь сложного и необычного путешествия. Бальмис и Сальвани боролись с решением неожиданной проблемы – отсутствием корабля. Необъяснимым образом усилия начальника порта в Ла-Корунье не принесли плодов, и медикам пришлось самостоятельно искать подходящее судно. Поскольку скорость в данном случае была важнее удобств, Бальмис склонялся к выбору фрегата «Сан-Хосе»; однако, несмотря на заверения судовладельца, к назначенному сроку фрегат не был готов, и Бальмис принял решение в пользу второго варианта – однопалубного корвета меньшего размера, водоизмещением двести тонн, под названием «Мария Пита». Судно получило имя в честь героини, защищавшей Ла-Корунью в 1589 году[51] от английских корсаров Френсиса Дрейка. Корабль был оснащен по последнему слову техники, например, имел приспособление в виде усеченного конуса из железа метровой длины, служившего громоотводом, или же небольшие спасательные шлюпки, закрепленные на палубе, чтобы они всегда были под рукой. Бальмис выторговал скидку в четыреста золотых песо, что стало решающим аргументом для короля, который немедленно одобрил сделку. Министерство финансов перевело средства двадцать первого октября 1803 года – неслыханная скорость, опровергавшая вошедшую в поговорку нерасторопность властей. Несмотря на это, Бальмису казалось, что все происходит необычайно медленно. Экспедиция задерживалась уже на месяц, а еще требовалось переоснастить судно: Бальмис хотел убрать пушки, чтобы освободить место и расположиться с большим удобством. Затем нужно было запастись провиантом и нанять команду, человек двадцать, включая капитана, лоцмана, плотника, повара и моряков.

Оставалось решить проблему с детьми. После того первого посещения Бальмис приходил еще несколько раз, но Исабель под любым предлогом избегала его: то отговаривалась крайней занятостью, то волшебным образом исчезала при его появлении. Так что Бальмис был вынужден обратиться в Конгрегацию Богоматери Всех Скорбящих, и однажды вечером пришел в приют в сопровождении доктора Поссе.

– Я хотел бы, чтобы вы относились к доктору Бальмису, как ко мне самому… – сказал Поссе начальнице.

– Да, доктор.

Перепуганная Исабель поняла, что ей остается только подчиниться. Доктор Поссе не только представлял собой власть, он был еще и близким другом дона Херонимо. Исабель быстро достала регистрационные журналы и положила их на стол.

– Самое важное условие – это то, чтобы дети не успели переболеть натуральной оспой, – напомнил Бальмис.

– Таких у нас немного.

Исабель открыла один из томов и начала отмечать номера:

– Сто сорок семь, Франсиско Антонио, оставлен Марией Фернандес, супругой Антонио Фернандеса, крестьянина… – И добавила: – Оспой не болел. – Затем она продолжила: – Двести девяносто один, Мануэль Мария, оставлен пятнадцатого октября тысяча семьсот девяносто шестого года, оспой не болел. Паскуаль Анисето, воспитан в деревне Сан-Педро-де-Нос кормилицей Мануэлой Перес, оспой не болел…

Эти страницы сухим языком рассказывали горькую историю детей, брошенных в младенчестве. Исабель, давая короткий комментарий к физическому состоянию каждого воспитанника, добавляла небольшую характеристику: «Хорхе Хосе не подходит, он слишком своенравный и всегда подстрекает остальных», или «Хуан Франсиско – да, у него добрый нрав».

– Сколько детей вам понадобится? – спросил доктор Поссе.

– Мне нужно будет прививать детей по двое, мало ли, у кого-то вакцина не сработает, а так мы подстрахуемся… Для четырехнедельного плавания, как я подсчитал, мне потребуются двадцать два ребенка.

– Двадцать два?

Исабель показалось, что это слишком много. Бальмис принялся заново в подробностях объяснять ей всю процедуру. В Мадриде он ввел двум сиротам первую дозу лимфы, а когда появившийся пузырек засвидетельствовал удачное заражение и максимальный уровень развития реакции, он сделал вытяжку этой жидкости и ввел ее следующему носителю. Точно таким же образом им предстояло действовать во время плавания в Америку.

Попутно Бальмис вел свои собственные записи, а потом вместе с доктором Поссе обследовал воспитанников приюта. Доктора ощупывали у детей лимфатические узлы, заставляли показывать зубы, ухом прослушивали шумы в легких, изучали состояние глазных белков. Остальных детей нужно было вернуть из тех деревень, где они жили у своих бывших кормилиц или же в какой-то семье, которая согласилась растить их за плату. На все требовалось время.

К концу этой встречи Бальмис осознал новую проблему: ему едва ли удастся найти двадцать два кандидата в возрасте от семи до десяти лет. Данный возрастной диапазон, с одной стороны, грозил возникновением трудностей с поведением детей, как он уже имел несчастье наблюдать во время поездки из Мадрида, а с другой – возрастанием риска, что дети уже сталкивались с этим вирусом. Следующий вопрос звучал так: как можно быть на сто процентов уверенным, что ребенок не переболел оспой? В некоторых случаях болезнь не оставляет отметин.

Тем же вечером он обсудил проблему с Сальвани.

– Если речь идет о снижении риска случаев, когда ребенок уже переболел, тогда имеет смысл брать детей младшего возраста, – промолвил Бальмис.

– Еще меньше?.. В три-четыре года?

– Ну да…

Сальвани возвел глаза к небу.

– Вы хоть представляете, насколько это усложнит нашу задачу? Вы советовались с санитарами?

– Самое важное – это снизить риск прерывания цепочки вакцинации.

– Но за счет добавления новых рисков, притом более серьезных… Дети в этом возрасте намного более уязвимы.

– Вот я и говорю, – высокомерно заявил Бальмис. – Они уязвимы, поскольку пока не сталкивались с болезнью. Такие нам и нужны. Кроме того, они более покладисты.

Сальвани подумал, что Бальмис в своем стремлении к совершенству уже дошел до совершенной дикости. Неужели он собрался ставить под угрозу жизнь невинных малышей, чтобы надежнее обеспечить процесс перевозки вакцины? Где лежит граница между дозволенным и недозволенным в отношении абсолютно беззащитных созданий? Эти вопросы Сальвани оставил без ответа, ему было известно, что начальник не терпел, когда ему прекословят.

Но соображения помощника не пропали втуне. Бальмис не мог игнорировать трудности, связанные с пребыванием на борту настолько маленьких детей. Он был совершенно выбит из колеи, не зная, как разрешить эти проблемы; запущенный им самим ход событий уже начинал давить на него, он спешил, но был неспособен двигаться вперед. В глубине души Бальмис уже начинал сомневаться в осуществимости плана по перевозке такого количества детей, но сам никогда бы в этом не признался. Его, человека, всегда пылко защищавшего свою идею, сейчас обуревали сомнения. Его мысли крутились вокруг приюта; вспомнив о царящей в заведении чистоте и педантичной аккуратности записей в журналах, Бальмис почувствовал укол сострадания к сиротам, которых он обследовал, – бледненьких, с худыми костлявыми телами и испуганным взглядом. И тут Бальмис подумал об Исабель Сендаль.

33

На следующий день Бальмис отправился домой к доктору Поссе и застал его в тот момент, когда врач собирался уходить в больницу. Галисийского доктора