Студенты в Москве. Быт. Нравы. Типы - Петр Константинович Иванов

из нашего ничтожного пошлого и скорбного мира. Всем хочется новой обстановки, новых людей, новой жизни. Только стремление их выражается в различных словах и представлениях о лучшем мире…

Москва и Санкт-Петербург остаются самыми популярными направлениями для абитуриентов, как и ранее. Согласно исследованию лаборатории «Развитие университетов» НИУ ВШЭ, проведенному недавно, около четверти российских регионов сообщают о потере лучших молодых людей, которые уезжают в эти города для получения образования и не возвращаются в родные места. Кроме двух столиц, вузы в Томской и Новосибирской областях также пользуются большим спросом среди абитуриентов.

Треть страны представляют области, из которых молодежь массово уезжает. Например, многие выпускники школ Ямало-Ненецкого автономного округа и Чукотки предпочитают получить высшее образование в других регионах. Следует также учитывать «западный дрейф» – медленное переселение людей с востока страны в центр, Приволжье и юг европейской части России за последние 50 лет. Недостаточная привлекательность местных вузов и особенности социально-экономической обстановки также играют роль в этом процессе.

Смирнов увлёкся и готов был говорить ещё сколько угодно. Он не замечал, что они давно гуляли по одному и тому же месту около высокого дома. Наконец Огнева сказала:

– Однако, мне пора. Я вот здесь живу. Заходите когда-нибудь. – Потом она крепко пожала Смирнову руку и заметила на прощание:

– Как вы хорошо, хорошо – удивительно говорите. Я так совсем не умею…

Смирнов был очень доволен. Он ушёл в восхищении от этой милой барышни. Хотя трудно было сказать, кем он был более вдохновлён – курсисткой или своими речами. Вскоре Смирнов зашёл к Огневой и предложил вместе пойти на «Одиноких»[67] в Художественный театр, куда он достал два билета в бельэтаже. Она с радостью согласилась.

Они сидели рядом и смотрели на сцену, где изнывала от тоски Китти и бедный Иоганн метался в отчаянии, не зная, что делать. Смирнову казалось, что одновременное переживание драмы делает его близким женщине, сидевшей рядом. Одно и то же чувство, испытываемое ими, как-то роднило их. И, когда в наиболее сильных местах драмы она взглядывала на него испуганными глазами, он понимал её без слов. Но странно, вместо того чтобы испытывать страдание, он чувствовал гордость, силу.

– Мы вдвоём, и нам не страшны все мучения этих одиноких и жалких людей, – говорил внутренний голос.

После третьего действия, когда соседка Смирнова тихо и задумчиво сказала: «Ах, как бы мне хотелось быть чьей-нибудь Анной Маар!» – он вдруг ощутил к ней безотчётную нежность и ему стала дорога эта милая девушка с синими глазами и умным лицом. Стараясь скрыть волнение, он также тихо спросил:

– Только не Анной Маар, доводящей до самоубийства?

Она взглянула ему прямо в глаза и, покачав головой, нежно засмеялась. И Смирнову сделалось удивительно приятно от этого взгляда и смеха, и он рассмеялся тоже, хотя в драме ничего не было смешного…

Они возвращались из театра уже как старые, близкие приятели, и ему казалось, что нужно рассказать этой девушке очень многое про себя… И он говорил горячо о чём-то, чего не мог вспомнить никогда впоследствии. И она отвечала ему и часто смеялась нежным, серебристым смехом. И этот смех отзывался в его душе, как колокольчики далёкого луга, где светит солнце и растут цветы…

Они стали видеться очень часто: вместе ходили в театр, куда Смирнов всегда доставал билеты, и на литературные собрания. Смирнов рассказывал Огневой о тех вопросах и учениях, с которыми он знакомился из книг, хотя читать за последнее время стал меньше: его больше теперь интересовала Огнева, чем книги. Он хотел быть её «образовательным» руководителем и рекомендовал ей для чтения хорошие брошюры и книги. Иногда они читали вместе какую-нибудь интересную журнальную статью или новый рассказ любимого писателя. Потом он долго говорил об этом рассказе, а она внимательно слушала, смотря на него своими синими, умными глазами. Разногласий между ними не было – она всегда признавала его авторитет. Она одобряла и поддерживала его, когда ему приходилось выступать на собраниях в качестве оппонента, и старалась успокоить, если Смирнов уходил из собрания раздосадованный на неправильные возражения. Он любил жаловаться, а она любила его утешать.

Впрочем, однажды между ними вышло маленькое недоразумение. Дело было так: Огнева предложила пойти на собрание кружка ницшеанцев, где участвовала её подруга. Этот кружок состоял из восьми студентов и нескольких барышень – страстных поклонников Ницше. Они читали философа на русском языке и в подлиннике (некоторые из них даже нарочно изучали для этого немецкий язык), восторгались каждым афоризмом, старались раскрыть его тайный смысл, комментировали на разные лады ницшевские философские воззрения, наслаждались красотой стиля…

После заседания кружка, провожая Огневу домой, Смирнов категорически заявил, что на подобные собрания он больше ходить не намерен.

– Что это такое? – говорил он. – Люди словно помешались на каком-то контрапункте. Возятся по три часа над двумя полубессмысленными фразами, смакуют каждую строчку поэмы. Нет, воля ваша, я совершенно не понимаю этих ваших индивидуалистов.

– А мне сегодня понравилось, – заметила Огнева. – Вы помните, с каким чувством читала Итулина «Песню ночи» из Заратустры[68]. А тот бледный студент с нервным лицом, который говорил о красоте страдальческой жизни великого Ницше, об искании им правды…

– Каждый незаурядный человек ищет правду, – прервал уже раздражённо Смирнов. – Эту правду искали и Гёте, и Гегель, и Вольтер, и даже наш Рудин. Меня только бесит, что эти господа сидят над Ницше, как над писаной торбой, и возятся с его страданием. Мне душно в ницшеанском, быть может, и красивом, но ограниченном дворце символов и образов… В продолжение вечера только и было слышно: нравственная красота, красота формы, красота страдания… Можно с ума сойти от этой разно-образнейшей красоты… Мне невольно вспоминается подобный студенческий кружок, только посвящённый исключительно Достоевскому. Там тоже нечто вроде изуверства. Читают в сотый раз «Идиота». Их, видите ли, прельстил тип князя Мышкина. Это, говорят, кристальной души человек… И, представьте, стараются ему подражать во всём, проповедуют незлобивость, кротость, всепрощение. А идеализм так и не сходит у них с языка… Всюду, куда нужно и куда не нужно, суют это слово…

– Я считаю, – заметила Огнева, – что всепрощение и незлобивость действительно высокие людские достоинства…

– Нет и нет. Если человек будет таким, он обратится в раба. Нельзя всегда прощать и молчаливо любоваться тем, что тебя оскорбляют. Жизнь требует борьбы…

Но Огнева на этот раз с непонятной настойчивостью продолжала защищать своё мнение… И Смирнов холодно простился с ней и ушёл обозлённый. Ему казалось, что он совершенно разочаровался в этой мелкой женщине…

Впрочем,