Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки - Мортен А. Стрёкснес

Во вступительной части Йорт пишет, что хотел бы осветить “немаловажные вопросы, занимающие население севера Норвегии, которые более всего памятны по давней распре между рыбаками и китобойцами”. Суть давней распри заключалась в следующем: по мнению рыбаков с финнмаркского побережья, пока киты могли спокойно охотиться, они обычно подгоняли к берегу огромные косяки мойвы. Однако равновесие нарушилось, когда киты сами стали объектом охоты. Мойва перестала подходить к берегам, и, как считали рыбаки, повинны в этом были китобойцы. За одну путину только в Варангефьорде последние истребляли до сотни синих китов и по нескольку дюжин финвалов. Еще рыбакам с побережья не нравилось, что плавучие жиротопки и фабрики сбрасывали отходы в море, загрязняя морское дно.

Йорт изучал экономические и океанологические особенности всех видов рыбного лова и, конечно, не обошел вниманием гренландскую акулу. Он признавал, что наука накопила слишком мало сведений, чтобы составить полную картину об этом виде, но одновременно утверждал, что гренландская акула в огромных количествах обитает в арктических морях. Соответственно, и промысел гренландской акулы был распространен ближе к северу. Зимой же, по словам Йорта, гренландскую акулу добывали даже в Буннефьорде возле самой Христиании (Осло)!

К концу зимы акулы массово собирались у берегов Нурланна, чтобы поживиться идущим на нерест скреем. Для спокойного лова трески рыбакам приходится сперва отваживать акул, пишет Йорт. Причем в эту пору их можно встретить и на мелководье, и на больших глубинах.

В одном только Финнмарке, особенно на участке между Хаммерфестом и Вардё, на промысел выходило шесть парусников и двадцать одно (моторизованное) судно. В 1898 году совокупная прибыль составила 72 тыс. крон (в пересчете на сегодняшний курс – почти пять миллионов).

Йорт описывает и сам процесс лова. Читая его рассказ, понимаю, что и мы с Хуго не последние из рыбаков. Застав его за укладкой полов в Красном домике, цитирую Йорта: “Для охоты на акулу следует запастись большим прочным железным крюком, поводком к нему взять узкую якорную цепь, а грузилом подвесить большую железную гирю. Ловят акулу на тюленье сало. На поверхность вываживают. Таким способом в день добывают до шестидесяти гренландских акул”.

– Всего шестьдесят в день! Тоже мне, нашли чем хвастаться, – усмехается Хуго.

Рыболовы, с которыми побеседовал Йорт, утверждали, что акула много странствует. В апреле они ловили акулу у побережья, в мае уходили далеко в море. Летом же, чтобы добыть акулу, приходилось идти за ней аж на край Баренцева моря, в сентябре многие перемещались в район между Медвежьим островом и Западным Шпицбергеном. Рыбаки, участвовавшие в таких походах, докладывали Йорту, что находили в утробе у акул, пойманных на Крайнем Севере, обрывки сетей и рыболовных линей. В те времена в Ледовитый океан на гренландскую акулу с такими снастями не ходили, зато они широко использовались рыбаками с норвежского побережья. По мнению промысловиков, акула шла вслед за треской, мигрирующей в Северный Ледовитый океан и обратно. В желудке у акул они находили целые залежи трески, проглоченной целиком.

В конце Йорт делает общее наблюдение об охоте на гренландскую акулу, которое в точности соответствует нашему опыту с Хуго: “Промысел гренландской акулы – изнуряющий труд. В здешних северных водах большую часть года бушуют штормы, а потому это занятие, когда, став на якорь посреди суровой качки, в лютый холод рыбаки тащат из воды на свое суденышко тяжелую акулью тушу, представляется мне долей в высшей степени незавидной”[77].

Некоторые из собеседников Йорта всю свою жизнь занимались ловом акул. Один полярник, тридцать лет кряду ходивший на гренландскую акулу, рассказывал, что самолично добыл семьдесят тысяч литров жира из акульей печени – единственного трофея, который он брал от акулы. Я захлопываю “Рыбный и китобойный промысел” – труд господина Йорта, который в момент его написания уже встал на блестящий путь к будущей славе исследователя морских глубин[78].

Треска ковром стелется буквально у нас на пороге, самые настырные акулы наверняка плыли следом от самого Ледовитого океана. Впрочем, даже будь у нас лодка понадежней, в море мы сейчас не пойдем. Ведь на носу у нас чемпионат Скровы по ловле трески.

Мы сами участвовали в прошлогоднем чемпионате. Проснулись мы утром после семибалльного шторма – всю ночь крепкий ветер задувал с юго-запада прямо в залив. Хуго забеспокоился, не приключилось ли какой беды с нашей плоскодонкой. В то время у нас еще не было понтонного причала: пришлось пришвартоваться у Эллингсенского рыбозавода.

Хуго таки напророчил. Когда мы добрались до той стороны залива, то увидели, что плоскодонка нахлебалась воды. Полчаса мы вычерпывали воду и боролись с ветром, пытаясь развернуть лодку носом к волне. А раз добрались до той стороны залива, заодно решили зайти в Утиную таверну – “Анкас йест’ивери”, где как раз шла гулянка по случаю чемпионата по рыбной ловле.

Под таверной в сугробе уже мостились два почтенных гражданина – они копошились в снегу, видимо, пытаясь устроиться поудобней. Внутренности таверны сотрясал блюз, знаменитый норвежский актер ревел во всю мочь: “Ты был буревестник / и как же ты сник / без страха пред бурей все в шторм улетели / ты с острова шлешь им горестный крик”.

А ведь часы к тому времени еще не пробили полдень. Возле таверны был развернут внушительный шатер персон на сто, не меньше, но народ уже в основном сбежал внутрь. Ветер не на шутку вознамерился сдуть эту конструкцию в море. Клиентура в таверне собралась солидная, женщины вели себя разнузданно, не отставая от мужиков. Подойдя к барной стойке купить вина, я поймал на себе неотрывный взгляд одного из посетителей. Я ответил той же монетой – стал пялиться на наглеца.

– Может, пойдем подеремся? – предложил он.

Слегка опешив, я учтивым тоном попросил его любезно обождать, пока я надерусь до той же “весовой категории”, что и он. Он, кажется, понял, что это шутка, но не оценил – ни улыбкой, ни каким-то другим знаком. Хуго, сидевший поодаль, обратил внимание на нашу милую беседу и, когда я вернулся за стол, поинтересовался, из-за чего сыр-бор. Узнав же, ничуть не удивился, лишь объяснил, что я нарвался на местного костолома и что лучше мне с ним не связываться.