Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки - Мортен А. Стрёкснес

Не знаю, заметил ли Хуго, что впервые за все годы наших совместных морских вылазок я занервничал. Надувная лодка, на которой мы обычно выходим в море, в отличие от этой лоханки, не тонет. Ну, почти. Даже, если потекут все понтоны, резиновый корпус удержит РИБ на плаву.

Хуго вообще-то настоящий морской волк. Здешние воды знает как свои пять пальцев. На море бывал в самых немыслимых переделках. И именно поэтому, решаю я теперь, именно потому, что каждый раз “в итоге все срасталось”, не слишком ли он уверовал в свое везение? Ведь достаточно одного раза, чтобы “в итоге не срослось”. Чтобы один раз не повезло. Правда, рассказывать об этом доведется уже другому.

В древности жила в Скандинавии великанша Ран (др. – сканд. Rán, “кража”, “похищение”, “грабеж”), повелительница подводного мира. Своими неводами она ловила, нет, “похищала” моряков: топила их и уносила на морское дно – в свое царство. Ран была женой ётуна Эгира, брата ветра и огня. И было у них девять дочерей – девять морских волн, как девять типов волн, известных древним скандинавам. Голову Эгира венчали водоросли, и не было ему равных на море. Древнескандинавские скальды не говорили “корабль утонул”, а говорили “корабль угодил в пасть Эгиру, а Ран унесла его в свои подводные хоромы”. Эгир повелевал штилем и штормами. Из крови Бальдра сварил он мед жизни, и с тех пор чаша его наполнялась сама собой. Эгир прослыл символом благополучия. Не только за чашу с неиссякаемым медом, но и за дворец из чистого золота, в котором жил он вместе с Ран. Эта роскошь служила лишь отражением истинного источника их несметного богатства. Источником этим было море.

В былые времена нашу лодку, пожалуй, окрестили бы плавучим гробом. Хорошо еще, что мы надели спасательные жилеты. Всё лучше, чем ничего, отвечает Хуго, когда я, как бы ненароком, с надеждой интересуюсь, спасут ли они нас. Это же не гидрокостюмы, особо подчеркивает он, а сам между тем отправляет в рот кусок шоколада (он всегда берет в море шоколад и лесные орехи – это наш самый-самый неприкосновенный запас). Иногда он резко лишается сил – побочный эффект неудачной операции на желудке. Тогда энергия разом покидает его и он в буквальном смысле валится с ног. Такое бывает нечасто, но всегда приходится весьма некстати. В последний раз подобный упадок сил приключился с ним, когда он охотился на зайца в лесной посадке за своим домом на Энгелёйе. Тогда Хуго полз сперва по траве, а потом долго всползал на крыльцо, волоча за собой ружье. Пот тек с него ручьем, а сам охотник не мог вымолвить ни слова. Но Метте смекнула, что надо срочно накормить мужа. В кухне как раз стоял тазик с копченой селедкой, и за какие-то десять минут Хуго умял восемь бутербродов.

Гидрокостюм – и тот помогает не всегда. Несколько лет назад в свольверскую гавань принесло утопленника. Как выяснилось, рыбака из Мельбу, пропавшего за некоторое время до этого. Гидрокостюм позволяет продержаться дольше, в зависимости от времени года и от того, что надето под костюмом. На что рассчитывал этот несчастный, надевая гидрокостюм, когда его лодка уже шла ко дну? Видимо, на то, что “все срастется”. Не срослось: скорее всего из-за того, что промерзшие пальцы не слушались и не сумели до конца застегнуть молнию. В результате вода проникла внутрь, обрекая рыбака на верную смерть.

Медлить тут нельзя. К примеру, практически в это же самое время в беду попал шестидесятишестилетний рыбак, у которого заглох мотор. Зацепиться якорем не удалось, и лодку понесло прямиком на камни. Гидрокостюма у рыбака не было, только обычная одежда да жилет. Однако прежде чем оказаться в воде, он в последнюю минуту успел позвонить в спасательную службу. Сказал, что терпит бедствие, и сообщил примерные координаты. А камни уже совсем рядом, лодка того и гляди разлетится в щепки. Жестокий ветер, мороз десять градусов, темно – рыбаку ничего не оставалось, кроме как прыгать в ледяную воду. Ему удалось вскарабкаться на невысокий отполированный выступ и удержаться на нем, борясь с волной, которая несколько раз пыталась смыть его оттуда. Двадцать минут погодя подлетел спасательный вертолет Sea King 330-й эскадрильи. Осветив место прожекторами, отыскал рыбака и спустил к нему спасателя в корзине. Пальцы у рыбака к тому времени уже совсем окоченели, как, впрочем, и все тело.

Всего за неделю до моего приезда на Скрову в восточной бухте острова обнаружили еще одного утопленника, вокруг которого кружилась пустая моторка. Поехал на рыбалку да неудачно выпал из лодки, а почему – неизвестно.

Рыбацкое ремесло – самое опасное у нас в Норвегии. Никто не считал, сколько рыбаков утонуло в лофотенскую путину с той поры, как Харальд Прекрасноволосый объединил норвежские земли. В один только день 1849 года жестокий шторм, разразившийся в разгар путины, унес более пятисот рыбаков. Оставив сиротами несколько тысяч человек, которые в одночасье потеряли отцов, мужей, кормильцев.

Если сложить данные из архивов Рыбного директората Норвегии за 1887–1896 годы (Lofotoppsynets annaler), получается, что за эти годы в результате “кораблекрушений” утонуло двести сорок рыбаков. Основной причиной, согласно донесениям, была штормовая волна – она захлестывала лодку либо переворачивала ее[73]. Именно так в Вест-фьорде утонуло бессчетное количество народа. Это фактически основа основ, простейшая арифметика: перегруженная лодка + штормовая волна + ледяная вода = утопленник.

– Как по-твоему, сколько всего рыбаков утонуло за лофотенскую путину? Пять тысяч? Двадцать?

Поразмыслив секунду-другую, Хуго отвечает:

– Кто знает, а вдруг, пока они там барахтались, кого-то из них съел гренландец?

Пока вокруг нас лодки, волноваться нечего, снова начинаю волноваться я.

– Как думаешь, хватит? – спрашивает Хуго.

Плоскодонка наполовину забита скреем. Ходим по колено в рыбе.

– Ты шутишь? – иронизирую я, вычерпывая рыбью кровь старой банкой из-под краски, определенной Хуго в качестве черпака.

– Снимаемся, – решает Хуго.

Проверяю мобильник. Батарея почти сдохла, заряда на час или около того. Пальцы окоченели, пусть сегодня не минус пятнадцать, как накануне, но все равно холодно. К тому же руки мои покрыты слизью – прокалывая рыбу, пришлось скинуть рукавицы. Телефон выскальзывает из рук, словно мокрое мыло. Плюхается в кровяную лужу: это все равно что уронить его в море, метров на восемьдесят в глубину. Хуго достает свой мобильник. Тот еще не совсем разрядился.

Когда мы выходили в море, волна была тише, в том нет никакого сомнения. Прозрачный, ослепительно-погожий день стремительно меняет свой облик. Хуго смотрит на небосклон и задерживает взгляд на происходящем там. Кажется, словно отдернули занавес, а из-за него в нашу сторону сизыми клубами пополз густой сигаретный дым. Хуго немедля заводит мотор и берет курс на Скрову.

– Снег пойдет, – говорит он и добавляет газу – мотор чохает, набирая обороты. Наша посудина так нагружена, что, кажется, не движется вовсе.