Урок возмездия - Виктория Ли

И я ничего не могу с собой поделать. Я должна знать. Я должна узнать, знает ли Леони. Я облизываю губы и начинаю:

– Послушай, Леони, насчет ковена Марджери…

Но Леони обрывает меня, хватает меня за запястье и указывает на поляну:

– Смотри.

В лесу возникает огонек, он прыгает среди деревьев; в конце концов, лес выпускает Клару из своих объятий в поле нашего зрения. Она закутана во что-то похожее на два балахона, луч фонарика трясется в такт ее крупной дрожи.

– Ты шла пешком? – ужасаюсь я.

– Как еще я добралась бы сюда?

– На велосипеде, – одновременно сказали мы с Леони и переглянулись.

Клара корчит гримасу и подходит к костру с другой стороны, потирая руки и очевидно не желая сидеть на мокрой траве.

И вот на дальнем конце поля появляется свет фар – там, должно быть, дорога, я пропустила ее на карте. Колымага переваливает через холм и останавливается в двадцати футах от нас, двигатель работает еще целых десять-пятнадцать секунд, прежде чем заглохнуть. Я бы беспокоилась о том, что кто-то может приехать сюда среди ночи, если бы не была совершенно уверена, что вероятность найти нас здесь, в глухом месте, наугад выбранном мною, равна почти нулю.

Я не признаю в машине грузовичок Эллис, пока она не появляется со стороны водителя, одетая в сапоги для верховой езды и дубленку. Она шагает по промерзшей земле без фонаря; когда она подходит довольно близко, я понимаю, что она даже не надела перчатки.

Эллис не говорит ни слова о Каджал, да и вообще ни о чем, если уж на то пошло. Когда она подходит, то останавливается между мной и Кларой так, что огонь оставляет ее лицо наполовину в тени.

– Кого вызываем на этот раз? – спрашивает Клара. – Сильвию Плат?

Эллис отрицательно качает головой.

– За это отвечает Фелисити. Я думаю, что у нее свое решение. Да, Фелисити?

Я киваю и, наконец, поднимаюсь на ноги, а затем смахиваю кусочки коры и папоротника, прилипшие к юбке.

– Прогуляемся, – сообщаю я им, забрасывая костер влажными листьями. – Пошли.

Я веду их сквозь лес, вниз по склону холма, время от времени вытаскивая телефон, чтобы проверить координаты. Только сейчас мне приходит в голову, что я совсем не знаю, как остальные нашли место «Ночных перелетов» – ни у одной не было мобильника.

Они точно не пользовались компасом?

Десять минут ходьбы – и мы выходим на поляну. Судя по тихому шепоту за спиной, я могу сказать, что остальные узнали это место – если не по собственным воспоминаниям, то по историческим городским фотографиям.

Церковь была заброшена около сорока лет назад; окна заколочены досками, главный вход заперт на висячий замок, хотя я подозреваю, что полицию больше заботили непрошеные гости, чем ведьмы. Снаружи белые доски местами почернели, словно закоптились, хотя, согласно имущественной ведомости, здесь никогда не было пожара. Шпиль слегка наклонился к востоку, древний крест, который когда-то венчал его, опрокинулся и висит почти вверх ногами.

Ковен Марджери проводил здесь обряды посвящения в течение двадцати семи лет. Иногда мне любопытно: реальна ли сила, разрушившая здание, необратимая мощь безрассудных богатых девиц, разъедающая реликвии?

– Я не собираюсь туда входить, – заявляет Клара, останавливаясь возле скрипящего забора, окружающего церковный двор.

Остальные обмениваются взглядами. Иногда я думаю, что Леони и Каджал жалеют, что втянули Клару в наши игры. Она моложе и впечатлительна настолько, что теряет способность соображать.

– Всё в порядке, – говорит Леони с удивительной мягкостью. – Это просто старое здание.

Конечно, она бывала здесь прежде; она знает по опыту.

– Я думаю, девятнадцатый век. – Эллис подходит ближе, вглядываясь в закрытые ставнями окна и проводя рукой по доскам. Даже в лунном свете видно, что кончики ее пальцев испачкались.

– Интересно, почему никто не потрудился сохранить это место? Это должен быть исторический памятник.

Клара все еще смотрит подозрительно и по-прежнему жмется к Эллис.

– Церковь была построена в 1853 году, – говорит Леони, я оборачиваюсь и вижу, что она разглядывает покосившуюся колокольню, держа руки в карманах. – Ее заказали люди, владевшие в то время Дэллоуэем. Ее даже использовали как лечебницу в 1918 году, во время эпидемии испанки.

Я уставилась на нее.

– Откуда ты это все узнала?

– Я – историк, – объясняет Леони, подходя ближе и вытаскивая руку, чтобы потрогать дверную раму. – Я много читала об истории Дэллоуэя.

Я никогда не видела подобных книг в библиотеке школы. И теперь задаюсь вопросом: уезжала ли она за пределы кампуса для своих исследований – и обнаружила ли в своих поездках по городу какие-нибудь записи, которые я прежде не находила? Записи, которые Дэллоуэй, возможно, предпочел бы похоронить навечно.

Из кармана юбки я достаю ключ и открываю замок; мы, девушки из ковена Марджери, срезали полицейский замок и повесили собственный. Полагаю, когда ковен решал, отлучать ли меня, им и в голову не пришло забрать у меня ключ.

Дверь церкви открывается с жалобным скрипом, и я немедленно чихаю. Если ковен Марджери и совершал обряд посвящения в этом семестре, пыль уже вернулась на свое место.

– Пошли, – говорю я и щелкаю фонариком.

Остальные настороженно следуют за мной, и это немного забавно, учитывая, что ни одна из них даже не верит в призраков. Я направляю свет фонарика во все четыре угла церкви, отмечая обычные атрибуты: купель для крещения, кафедру, скамьи, накрытые ветхими белыми чехлами. Ничто не сдвинуто. Здесь никого не было уже много недель. Во всяком случае, никого из живых.

На полу до сих пор виднеется пятно козлиной крови, там, где нарисовали мелом пентаграмму для посвящения этого года, на которое меня не позвали. Клара замечает его и вскрикивает, прижимаясь спиной к груди Эллис. Я не могу удержаться от смеха.

– Может быть, это просто краска, – говорю я, хотя ответ знаю наверняка. Я опускаюсь на колени перед этим пятном, чтобы снять сумку с плеча, и начинаю выгружать материалы. Вынимаю склянку с гвоздикой и объясняю девушкам, что нужно положить одну штуку себе под язык и тихо проговорить посвящение.

Клара хихикает и строит рожицы, пока глотает свою гвоздику, словно это глупая формальность, а не сакраментальное действо. Леони потихоньку свою выплевывает.

Я же свою гвоздику смакую, наслаждаясь ее теплой насыщенной пряностью, тем, как мой язык немеет от нее, ароматом, который пропадает, когда я ее разжевываю. Даже после того, как я проглатываю гвоздику, во рту еще надолго остается горький привкус.

Я зажигаю две свечи – белую и синюю – и кладу в чашку три куска белоснежного кварца. Другую же чашку наполняю дождевой водой из стального термоса, позаимствованного из кухни Годвина.