Урок возмездия - Виктория Ли

– Фелисити?

Голос Эллис. И, должно быть, именно Эллис берет меня за плечо и отводит от Клары, от тел, разбросанных по лесной подстилке, как ненужный мусор.

– Фелисити, – повторяет она, и холодные пальцы скользят по моему затылку и сдавливают череп. – Всё в порядке. Всё хорошо. Мы просто уснули.

Я не могу дышать. Воздух здесь такой густой, в нем нет кислорода, он колется, как разбитое стекло. Заливает мои легкие, словно стылая вода. Сколько можно прожить без воздуха? Сколько времени пройдет, пока мое тело не рухнет, как тело Алекс? Озеро смыкается над головой. Я тону во тьме. Земля поглощает меня всю.

– Ш-ш-ш. Просто дыши.

Я не могу.

– Дыши.

Я плачу, слезы текут по щекам. Сейчас недостаточно холодно, чтобы они замерзли, пока недостаточно.

Я не убивала ее. У меня нет наклонностей к чему-то подобному. Я просто… Я схожу с ума. Я…

Марджери. Это Марджери свернулась, как гадюка, в моем сердце, заставляя думать так.

– Фелисити. Ты можешь на меня посмотреть? – Кто-то стирает мои слезы, пальцы скользят по моему лицу, словно составляя его топографическую карту. – Посмотри на меня.

Я смотрю.

Эллис так близко в этот момент, и все, что я вижу, – это ее глаза, облачно-серые и спокойные. Ее ладони на моих щеках. Губы покраснели.

– Ты в порядке, – повторяет Эллис и гладит мои волосы, как мать гладит свое дитя, и только теперь я понимаю, что все проснулись: Клара и Леони стоят, уставившись на меня, Леони прикрывает рот рукой, Клара жадно смотрит, широко открыв глаза.

Голос Леони все еще звучит в моей голове: «Это так глупо, правда?»

Эллис мягко вздыхает; я чувствую ее тепло на коже. Наконец, ее прикосновение переходит с моего лица на плечи; затем она с силой растирает мои руки.

– Ты промокла насквозь, – шепчет она. – Давай. Нам нужно отвезти тебя домой.

Я не помню дорогу к ее грузовику. Когда я пытаюсь представить этот путь, вижу четырех измученных девиц с онемевшими носами, спотыкающихся о поваленные деревья и пробирающихся мимо луж растаявшего снега. Рука Эллис вокруг моей талии удерживает от падения, Клара бдительной тенью идет позади.

Эллис усаживает меня на переднее сиденье и накрывает колени пледом. Я закутываю руки в шерсть и смотрю в окно, пока мы катимся по неровной земле и возвращаемся на узкую гравийную дорогу.

До Дэллоуэя всего пять минут езды. Я не знаю, почему прошлой ночью казалось, что мы прошли мили, тысячи миль, словно двенадцать раз обогнули земной шар.

Когда мы возвращаемся, Каджал спит, а Клара слишком робка для ругани, и это значит, что никто на третьем этаже не станет воевать со мной за душ. Я делаю воду максимально горячей и сижу на полу под ее струями. Мой мозг – это чистое ледяное поле, неподвижное озеро, что раскинулось до самого горизонта. Я пуста. Все внутри меня замерзло и умерло.

Я помню это чувство; так я ощущала себя в больнице – словно сама душа моя была собрана из ламинированных полов и флуоресцентных ламп. Стерильна. Первые несколько ночей я звала свою мать. Это было ошибкой, ведь она так и не появилась. Но даже если бы и пришла, я бы ее оттолкнула.

Однако то место не погубило меня. Я уже была проклята. Ведьмы Дэллоуэя вырезали мое сердце и использовали его, чтобы согреться. И мне больше нечего было дать.

Я выхожу из душа, только когда вода становится чуть теплой, а после стою перед зеркалом, проводя щеткой по волосам снова и снова, пока не начинают трястись руки. Я надеваю сухую одежду и ложусь на пол в своей комнате.

Эллис так и находит меня через некоторое время. Я не встаю, услышав ее стук, и даже когда открывается дверь в мою комнату.

Эллис усаживается рядом со мной и кладет руку мне на лоб. Через несколько секунд я приподнимаюсь и позволяю ей положить мою голову себе на колени, ее пальцы перебирают мои волосы.

– Это похмелье, – говорит она с удивительной нежностью. – После таких ночей чувствуешь себя ужасно. Такое иногда случается.

Но это не было похмельем. Было чувство, что мир дробится и рассыпается.

«Я больше никогда не буду пить», – говорю я себе. Хочется в это верить, но я ничуть не лучше матери.

Я открываю глаза и рассматриваю Эллис. Если смотреть на нее снизу вверх, она кажется не такой знакомой, черты лица становятся чужими и нереальными.

– Я забыла велосипед, – говорю я.

– Мы можем вернуться и забрать его позже.

– Это даже не мой велосипед. Я его украла.

С ее губ срывается легкий вздох, но я осознаю это поздно – и смеюсь.

– В таком случае, все равно незачем волноваться. Я не знаю, сможет ли велосипед поместиться в мой грузовичок.

– Я могла бы приехать на нем домой.

– Конечно, – соглашается она.

Эллис так близко, что я слышу ее дыхание; ее живот поднимает мою голову всякий раз, когда она делает вдох. Где-то внутри меня есть странное чувство, что мы все умерли там, в снегу. И я с жадностью хватаюсь за это маленькое доказательство, что она жива. Что мы обе живы.

– Снег пошел, – бормочу я. – Я знала, что так будет. Теперь ты мне веришь?

Эллис накручивает на палец локон моих волос

– Сейчас ноябрь, Фелисити. Снег пошел бы в любом случае.

Я вздыхаю и не утруждаю себя возражениями. В конце концов, Эллис была человеком, которому я должна была доказать существование колдовства; и если она не хочет верить мне, это ее право.

Я думаю о ее дыхании, о ковре подо мной; с той недели, когда мы с Эллис впервые встретились, воск от опрокинутых свечей так и остался на шелковых нитях.

– Я собираюсь помочь тебе, – обещает Эллис, ее рука по-прежнему поглаживает мою голову. – Привидений не существует, как и колдовства. Я собираюсь тебе это доказать.

На следующий день я придумываю причины, чтобы остаться в комнате: слишком много домашних заданий, отравилась, проспала. Правда в том, что я не могу смотреть в лицо Леони и Кларе после того, как они увидели меня в таком состоянии.

– Это от виски, Фелисити. Все это понимают, – в голосе Эллис звучит нетерпение. Ну и пусть. Я видела, как они на меня смотрели. Я знаю все, что они думают.

Но Каджал там не было, и я замечаю, что провожу все время с ней. Она тоже учится у Уайатт, поэтому нам легко сочувствовать друг другу из-за нелепых требований преподавателя и делиться французским прессованным кофе во время чтения заданий.

– Сначала она хотела, чтобы я больше рассказала о риторике молчания в поздней викторианской литературе, а теперь хочет, чтобы я всё удалила, – сокрушается Каджал.