Селянин - Altupi

чтобы пересечь с одного края до другого, потребуется полчаса. Они выехали к окраинным домам уже через десять минут, дальше потянулись сжатые жёлто-чёрные поля и пыльные тополиные посадки.

— Кого ещё видел? — нарушил молчание Кирилл. Он соскучился по городской разгульной жизни, рад был хотя бы истории послушать про общих знакомых.

— Да никого особо не видел. С ремонтом завяз, всё быстрей и быстрей, чтобы свалить. Лёху Баргеста только в «Строймаркете» встретил. Он думает, что ты в Турции зажигаешь.

— Пусть думает, — хихикнул Кирилл. — Ему думать полезно.

— А ты? У нас там всё спокойно? — осторожно поинтересовался Машнов, скосив на него взгляд. Впрочем, что встречных, что попутных машин было немного, а асфальт на всём участке до поворота на Островок сохранился неплохо.

— Всё нормально, не ссы.

— Банкиршу не трахнул?

— Всё бы тебе подъебнуть, да? — сгримасничал Калякин и вдруг вздрогнул, как от удара током: в магазин-то за вкусностями не заехал! Он обернулся, будто выискивая позади супермаркет, но позади было чистое поле и голубое безоблачное небо. Просить Пашку развернуться и, следовательно, объяснять ситуацию не стал, уселся обратно. В следующий раз, значит. Пашка его метаний и не заметил, продолжил стебаться:

— А Егора?

— Что — Егора? — отвлекшись на свою промашку, Кирилл потерял нить разговора.

— Не трахнул?

У Кирилла свело низ живота.

— На хуй иди.

— Бедняга, — заржал Пашка. — А я Софочку Меркулову поимел!

Кирилл резко обернулся, задыхаясь от зависти и удивления. Не то, чтобы Софочка являлась отменной бабой, просто не всем позволяла себя иметь. Сам он шпилил её всего два раза.

— Ты же говорил, что никуда не ходил, — наконец Кирилл уличил друга в противоречии.

— Ну… Не хотел тебе сначала говорить, чтобы ты из деревни не сбежал. Но не удержался, — Пашка одарил его лучезарной хвастливой улыбкой. — В первый день, как домой приехал… От матери удрал, типа психанул, и просто иду такой по улице, а тут она. Что, спрашивает, без машины? Ну, слово за слово и понеслось…

Пашка в красках и лицах принялся рассказывать об этом чудном вечере — где, как, в каких позах. Он был мастер языком молоть и приукрашивать. Кирилл сначала с воодушевлением ржал над его приключениями, потом понял, что ему это не интересно, что он просто сидит, слушает, подставляя пальцы под поток холодного воздуха кондиционера, и абсолютно не возбуждён. Что возбуждение на клубную шлюху было бы предательством по отношению к чистому и светлому Егору.

Всё также травя байки, Пашка въехал в Островок. Даже после маленького города здесь царило умиротворение — то есть тишина и запустение. Развалины церкви скрывались в густой зелени американских клёнов, брошенные дома пустыми чёрными глазницами выглядывали из бурьяна, пыль по известняковой дороге вилась столбом. После ливня трава пустилась в рост и там, где было окошено, снова можно было заготавливать сено. Кирилл жадно высматривал, не делает ли этого где-нибудь Егор. Под одной из хат, вросшей в землю, давно не крашеной, на лавке сидели две незнакомые бабки. На них были цветастые платки, телогрейки и тёплая обувь типа калош на меху — как будто на термометре не тридцатиградусная жара, а январь-месяц. Перед бабками расхаживали красные и чёрные куры. Куры тут были вроде тотемного животного — в каждом доме, кроме банкирши. Бабки проводили машину любопытными взглядами. Наверно, опять будут сравнивать их с Егором. Может, они и ждут Егора с заказанными ему продуктами. Пашка на всё это не обращал внимания, ему не терпелось поскорее добраться до любимой конопли, боялся за неё, как за родного ребёнка, оставленного с оболтусом соседом.

— Приехали, — протянул Машнов, заглушая двигатель у дома своей бабки. Чуть наклонив голову, устремил взгляд на «хоромы».

— Пойдём, чего сидишь? — подогнал Кирилл, вылезая, хотя, конечно, он предпочёл бы, чтобы хозяин этой избушки оставался в машине веки вечные. Но Пашка, конечно, выбрался из машины.

— Ремонт надо делать, — деловито проговорил он, обходя «Тойоту» и двигаясь к калитке. Вот крику-то сейчас будет! Заранее уши вянут. Но исправить что-либо к его возвращению частично было невозможно, частично лень. Главное, конопля была в порядке, а остальное хуйня.

Пашка уже скрылся во дворе, Кирилл покрутил головой, разминая шею, и устремился за ним. Сразу за забором территория была нормальной, разбросанный ещё во времена царя Гороха хлам к числу грехов не причислялся. Пашка между тем прошёл мимо веранды, обогнул сарай и попал к туалету. Остановился. Следовавший по пятам Кирилл тоже остановился.

Картина была маслом. Хотя, если быть точным, то говном. Дверь деревянного туалета уже несколько дней была распахнута, там, где была дыра в полу, зиял провал, из него торчали доски, некоторые острыми краями вверх, всё это было обмазано слоем засохшей коричневой субстанции. Вонища стояла несусветная, жирные зелёные мухи летали как истребители, прям с неба — и к ресторану с деликатесами. На земле дождь почти смыл блевотину и какахи, что-то было прикрыто редкой травой, но мухи находили себе пропитание.

— Что это? — спросил Пашка осипшим голосом.

— Твой хвалёный сортир, блять, — пояснил из-за его плеча Калякин.

— Как ты его разломал? Ты же говорил, что всё спокойно тут было.

— А я его спокойно разломал, без единого писка. До сих пор, блять, в ахуе.

— Постой, Киря, — Машнов обернулся, лыбился, сука, — ты что, того… провалился что ли в него?

— Нет, блять, просто глубину решил измерить, — состроил рожу Калякин. Было и обидно, и стыдно в таком признаваться, и стать посмешищем не хотелось, а Пашка, придурок долбанный уже начал ржать, покатывался со смеху, уёбище, блять, лесное.

— Хватит ржать, ты, дебил, — Кирилл пнул его ногой в голень. — Я, блять, еле выбрался, уже думал, кони в этом сортире двину. Штаны выкинул и кроссы новые… Ты мне должен, блять. Это твой сортир…

— Что я тебе должен, блять? — отсмеиваясь, спросил согнутый пополам Пашка. — Я виноват, что ты разожрался? Вот умора, жаль я этого не видел, такой видос бы заснял…

— Кончай ржать, говорю. Не смешно нихуя.

Пашка выпрямился.

— Пиздец, где теперь срать-то будем? — и он опять закатился, аж слёзы стал руками вытирать.

— Я за сортиром сру в кустах.

— Чего? Фуууу… — скривился Пашка и вдруг ломанулся через вторую калитку в сад к колодцу, Кирилл за ним. У колодца, кроме положенных там лавки, ведра, валялся перевёрнутый пластмассовый таз и подле него — пирамида из модных штанов, трусов, носков и кроссовок. Вещи полиняли, превратились в воняющие плесенью тряпки под корочкой из сухих экскрементов и присыпкой из мух.

— Да, Кирюх, — заворожённо протянул Машнов и хихикнул, — это пиздец. Я так и знал, что тебя нельзя одного оставлять,