Перст судьбы - Марианна Владимировна Алферова

Ого, платье! Это что-то да значит.

– Красивое? – Я подбегаю к ней и утаскиваю марципанового зайца из ее корзины.

– Волшебное. Вечером увидишь.

И взгляд из-под ресниц, от которого у меня ноет под грудиной, как много лет назад в детстве во время поцелуя на лестнице. Поцелуя не со мной.

* * *

Вечером я постучал в дверь Лары. Она отворила. На ней новое платье – белое, шитое золотом, такие покупают на торжество. И еще – на свадьбу. Плечи ее были обнажены, руки и грудь прикрыты только ажурными кружевами. Поверх такого платья положено накидывать бархатную пелерину, но Лара не озаботилась ее надеть.

Вчера утром мы соединились в безлюбном акте магического действа. Потом был поцелуй, обещавший продолжение. Потом – кровь и убийства, а следом – ссора. Сейчас нам предстояло соединение тел – ради магии и тоже без любви. Или почти без любви.

– Я смогу спасти Ниен, – шепчу ей на ухо вместо признания.

Она не отвечает, медленно сама растягивает шнурки корсета. Платье падает на пол – вслед летит сорочка. Лара стоит нагая, переминаясь босыми ногами на каменных холодных плитах.

Всей правды она не знает наверняка, уверенная, что наша псевдолюбовь вернет мне Дар. Или не совсем псевдо… Когда-то я отдал Лиаму часть своей любви к Ларе. Быть может, и Лара любит меня немного, совсем чуть-чуть. О предстоящем убийстве она не ведает. Она верит, что это только соитие. Что все дело в нем. Вся магия – в нем.

– Деньги.

– Что?

– Ты должен заплатить за ночь, раз мы не связаны нитями, – таков обычай, иначе это будет насилие.

Я достаю из кармана золотой Крона.

Она берет его, сжимает в кулаке.

– Пойдем, Рик.

Так называла она меня в детстве. Иногда.

Я подхватываю ее на руки, как когда-то подхватил Лиам. Она не такая уж и легкая, совсем не пушинка, но магия помогает мне ее поднять.

Глава 21. Зуб Дракона

За две недели мне удалось составить и отточить заклинание – с каждым днем я вижу золотые жилы на серой скале все отчетливее. Но мои руки по-прежнему бессильны, хотя каждую ночь я делю ложе с Ларой.

Если бы мне удалось расколоть скалу и накрыть камнепадом лагерь Игера, тогда все бы закончилось в один день. Я не могу ошибиться. Я должен верить в успех. Как верил на первом рубеже у входа в долину на Изумрудной реке, когда моя конница мираклей ударила через фальшивый брод на армию Игера. Пока когорты имперских арбалетчиков строились для отражения мнимой атаки, Джерад зашел им в тыл, и все вражеское войско пустилось в бегство. Я был горд как никогда – ни одному магику не под силу управлять двумя сотнями мираклей, да еще с мнимыми лошадьми. А я сумел – да так достоверно, что никто не усомнился в атаке. Блики солнца горели на металле доспехов, гривы поднимались и опадали в такт галопу, стяги веяли на ветру. И никто не обратил внимания, что брода на Изумрудной реке в этом месте нет, а поток скрыл бы лошадей и всадников с головами. Наши противники нашли объяснение, причем самое простое – магический мост. Да-да, магический мост!

О как я был горд, как горд! Мои миракли сражались и разили, но не погибали. Бессмертная армия билась за Ниен и исчезла, когда противники пали. Многие верят, что миракли – это души павших, которых вызывает магик, стягивая нити Судьбы ушедших. А еще говорят, что боги Домирья на миг открывают магикам дверь, откликаясь на их зов о помощи, и наделяют дерзких своей силой. Каждый придумывает свое объяснение тому, о чем не имеет понятия. Но я знаю, что это просто энергия, свет, тот свет, что вспыхивает в магических фонарях. Тот свет, который призывал Лиам. Его яростная энергия разит не хуже лурсской стали.

Создавать миракли было главным моим умением. До убийства моего Дара.

* * *

Это был семнадцатый день после нашего первого соития с Ларой. Я проснулся и понял, что Дар вернулся. Я поднял руки и ощутил, как бегут раскаленные капли магии от плеч и локтей к ладоням и дальше. Дальше, через несуществующую больше границу к моим несчастным пальцам.

Я вернул себе руки! Я был как слепец, что внезапно прозрел. Будто я был танцором, лишился ног и вновь их обрел. Певец, потерявший голос, вновь стал стихопевцем!

Восторг переполнял меня: прежде увечный, я мог глядеть в небо, плясать до упаду и петь – всё разом! И я – магичил не уставая. Обвесил всю спальню магическими фонарями, превращал в цветущие розы сухие ломкие ветки старой метлы, я поднимал в воздух глиняные кружки на столе и почти все перебил.

Наросты на руках исчезли, на их месте образовалось что-то вроде звездочек – снежинок. Я снова стал Кенриком Магиком. Мысль, каким образом это случилось, я спрятал в самую дальнюю даль моей памяти и запер на ключ.

«Хватит! – одернул я сам себя. – Опять растратишь силы на ерунду!»

И вдруг осознал, что боль в ноге исчезла. Просыпаясь, я механически провел ладонями по зажившей ране и мгновенно излечился.

* * *

В этот день в замок прибыл отец – один, без Эдуарда и Джерада, лишь с двумя телохранителями. Я успел выпить мятный чай и одеться, как за мной прибежал Френ и позвал меня в кабинет отца. В этот раз я медлить не стал. Войдя, я увидел, что матушка уже здесь. Я не любил эту комнату с раннего детства и ненавидел с тех пор, как отец устроил в ней судилище надо мной после извлечения нити Судьбы из тела Эдуарда.

Сейчас дверь на балкон была распахнута, отец стоял перед нею, заложив руки за спину. Я не знал, что он там надеется увидеть – стаю воронья, почтового голубя или полет заговорённой стрелы. Его кожаная поддоспешная лорика так истерлась, что отливала красным вместо первоначально черного, а волосы отца, откинутые назад, с двумя вплетенными в них амулетами, серебряными фигурками охранителей, стали совсем белыми – то есть седыми.

Услышав мои шаги, он обернулся. Есть такое выражение «почернеть лицом». Если волосы его были белы, то лицо почернело. Такая кожа бывает у бездомных, годами живущих на улицах и ночующих в канавах и под заборами.

– Нам не удержать перевал. Каждый день мы теряем десять человек убитыми и в два раза больше ранеными, – сказал он. – Мы продержимся еще дней десять. Максимум пятнадцать.