Гранды. Американская сефардская элита - Стивен Бирмингем

что существуют еврейские Дочери Американской революции — так же, как и Сыновья, хотя, конечно, они есть. Некоторые представители старой гвардии сефардских семей, конечно, немного стесняются того, что являются членами DAR, поскольку эта организация приобрела репутацию организации, в которой представители меньшинств чувствуют себя не очень желанными гостями. В то же время эти люди хранят свои маленькие свидетельства о членстве и показывают их своим детям и внукам.

Пока такие люди, как Хаим Саломон, собирали и поставляли деньги в кассу революции, а Иуда Туро копил свои деньги в Новом Орлеане, несколько сефардских женщин приобрели репутацию героинь революции. Например, миссис Дэвид Хейс. Эстер Хейс и Иуда Туро были троюродными сестрами по браку, то есть муж Эстер, Давид, был троюродным братом матери Иуды. К моменту революции ветви семьи Хейсов прочно обосновались в Ньюпорте, Нью-Йорке, Филадельфии и Ричмонде, где их можно встретить и сейчас. Эстер Хейс была Эттингом, из филадельфийской семьи Эттингов — сефардской семьи, приехавшей в этот город еще в 1758 г., и Эттингов можно встретить там до сих пор (в том числе художника Эмлена Эттинга, филадельфийца в седьмом поколении). Эстер Эттинг познакомилась с Дэвидом Хейсом благодаря связям в Филадельфии, и их союз стал первым союзом Хейса и Эттинга (разумеется, были и другие). Это событие считалось событием огромной социальной важности, так как создавало еще более прочные связи между еврейскими общинами Филадельфии, Нью-Йорка и Ньюпорта.

Дэвид Хейс увез свою невесту на север, на обширную ферму в округе Вестчестер штата Нью-Йорк, недалеко от нынешнего города Бедфорд, и здесь их застала революция. Хейсы поддержали революцию, и однажды ночью зимой 1779 г. Дэвид Хейс получил известие о том, что рота, расположившаяся лагерем неподалеку от его фермы, окружена англичанами. Продовольствие и припасы были на исходе, и если помощь не придет в ближайшее время, солдаты будут вынуждены сдаться или умереть от голода. Взяв в помощники одного из своих молодых сыновей, Хейс вызвался перегнать стадо из семидесяти пяти голов скота через вражеские линии к окруженным войскам. Для выполнения задания он выбрал безлунную ночь. Коровам завязали глаза, пасти связали веревкой, чтобы они не могли шуметь, а копыта обмотали тяжелой мешковиной, чтобы заглушить звуки марша по снегу. Наибольшую опасность представляли соседи Хейсов, многие из которых симпатизировали тори, поэтому подвиг пришлось совершить в обстановке строжайшей секретности.

Тем не менее, каким-то образом информация о том, что задумал Дэвид Хейз, просочилась наружу. Не успел он с сыном выйти из дома, как возле него собралась группа разгневанных и подозрительных тори, которые с криками требовали его жену. Эстер Хейс, еще слабая после рождения шестого ребенка, лежала в постели с высокой температурой, но она встала и подошла к двери. На вопрос, где ее муж, она отказалась отвечать. Даже когда группа тори пригрозила убить ее маленьких детей, она отказалась дать толпе какую-либо информацию. Тогда ее заставили вернуться в дом, забаррикадировали окна и двери и подожгли дом. К счастью, негры-рабы Хейсов, жившие неподалеку, смогли спасти Эстер и ее детей и унести их в безопасное место в рабском квартале. Но когда Дэвид Хейс и его сын вернулись на следующее утро, успешно завершив доставку скота, дом фермера сгорел дотла.

Эстер Хейс была женщиной, которую нелегко было запугать. Свое патриотическое рвение она продемонстрировала и в другом случае, когда среди бела дня спокойно прошла через вражеские ряды. Якобы с обычным торговым поручением, на самом деле она доставляла солдатам революции жизненно важный товар. Ее пухлые панталоны были обильно простеганы солью. До конца войны муж Эстер и ее старший сын воевали на фронте, как и ее брат Рубен, погибший в плену у англичан. Рубен Эттинг, ставший добровольцем сразу после того, как узнал о первом выстреле в Лексингтоне, оставил работу банковского клерка и присоединился к американским войскам. После пленения он отказался есть свинину, которая, разумеется, была основным продуктом питания. Видимо, он был таким же волевым, как и его сестра, поскольку его смерть объяснили голодом.

Более яркую революционную роль, правда, скорее социальную, чем военную, играли тем временем женщины филадельфийской семьи Франков, вступление в которую через брак стало для Гайма Саломона столь важным шагом. Вообще, к моменту революции стало казаться, что филадельфийские сефарды относятся к себе даже серьезнее, чем их родственники в Нью-Йорке и Ньюпорте, хотя филадельфийская община была более новой, чем две другие, и во многом являлась их ответвлением. Филадельфийцы вообще стали считать себя выше нью-йоркцев, что, конечно же, происходит и сейчас. На Нью-Йорк и Ньюпорт смотрели свысока как на «коммерческие» города, Филадельфия же была городом, в большей степени посвященным культуре, искусству и изяществу. Сефарды из более северных городов уже начали с некоторым благоговением отзываться о своих филадельфийских родственниках, и однажды миссис Аарон Лопес написала одной из своих дочерей длинное письмо (или меморандум, поскольку девушка в то время жила дома) о том, как себя вести: «Не забывать о реверансах, приветствиях и благодарностях» при встрече с «нашими филадельфийскими кузенами».

Семья Франков обосновалась в Филадельфии в начале XVIII века вместе с Леви, с которыми они состояли в дальнем родстве. За время своего путешествия из Испании XV в. в Филадельфию XVIII в. семья занимала видное место и в других местах. Аарон Франкс, дед первых американских Франксов, был банкиром в Ганновере и под эгидой Георга I, обнаружившего там его талант, был привезен в Англию в качестве личного финансового советника короля. Его стали называть «лондонским евреем-брокером». Леви, между тем, могли проследить свою родословную от ряда выдающихся американских еврейских семей раннего периода. Эти две семьи еще теснее сплелись друг с другом, когда в 1712 г. Абигайль Леви вышла замуж за Джейкоба Фрэнкса, и обе семьи с легкостью (конечно, с большей легкостью, чем евреи Нью-Йорка и Ньюпорта, которые в социальном плане все еще держались особняком) перебрались в пурлие христианского филадельфийского общества. И Дэвид Фрэнкс, и его двоюродный брат Самсон Леви входили в первоначальный список Ассамблеи — самого эксклюзивного светского мероприятия Филадельфии и одного из старейших балов в Америке, когда он был создан в 1748 году.

К 1750-м годам еврейская элита Филадельфии пополнилась семьей Гратц, а также Эттингами и, конечно же, филадельфийской ветвью Хейсов. Гратцы, как и Эттинги и Франксы, прибыли из инквизиционной Испании через Германию. В Испании они могли называться Gracia или Garcia. Именно многочисленное немецкоязычное население Филадельфии привлекло этих сефардов с немецкими фамилиями, которые прибыли из Испании по немецкому пути и знали язык. К середине XVIII