Гранды. Американская сефардская элита - Стивен Бирмингем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Франксы и Хейсы, Гратцы и Эттинги не только заключали браки «внутри группы», но и к моменту революции стали заключать блестящие светские браки с представителями нееврейской элиты Филадельфии. В городах на севере, где сефарды оставались более строгими и ортодоксальными, на поведение филадельфийских евреев смотрели с чем-то близким к ужасу. В подобной распущенности обвиняли «немецкое влияние» — то самое христианизирующее влияние, которое впоследствии привело к возникновению реформистского движения в иудаизме как в Германии, так и в США. Но эти межнациональные браки христианских и еврейских семей Филадельфии привели к тому, что «еврейская кровь», как говорится, течет в жилах многих старых американских семей, от филадельфийских Моррисов, Ньюболдов и Ингерсоллов до нью-йоркских Верпланков.
Между тем Абигайль Леви-Фрэнкс — она была одной из половинок первого брака Фрэнкс-Леви — вовсе не была уверена, что одобряет эти события, наблюдая за их развитием в Филадельфии. Абигайль считала себя аристократической леди XVIII века. Но во многом она была и прототипом еврейской матери, так хорошо знакомой по художественной литературе нового времени. Она постоянно упаковывала и отправляла своим сыновьям посылки с консервированными соленьями и «рыбой копченой», призывая их не забывать о регулярном купании и трехразовом полноценном питании. В переписке с сыном Нафтали Франксом, охватывающей 1733-1748 годы, она неоднократно ругает его за неумение писать, за то, что он тратит слишком много денег на подарки и «развлечения». Обращаясь к нему всегда как к «Сердечному» (это не только ласковое обращение, но и обыгрывание второго имени сына — Харт), она любила давать советы и высказывания в духе Полония. «Вы теперь пускаетесь в чужие дела, — сказала она ему, когда он приехал в Англию в командировку. «Вы должны быть очень осмотрительны в своем поведении, быть приветливым со всеми людьми, но не доверчивым, и не слишком быстро увлекаться красивыми речами. Кроме того, будьте очень внимательны к своему слову во всех отношениях, даже в самых незначительных». Она была женщиной, у которой нетрудно было узнать мнение о качестве той или иной лечебной воды или о том, какой «шотландский нюхательный табак самый лучший». Она сожалела о расколе между сефардской и ашкеназской еврейскими общинами (в Нью-Йорке, как она слышала, сефардские евреи живут в Ист-Уорде, а ашкеназские — в менее фешенебельном Док-Уорде). Ей не нравился шум конного транспорта XVIII века в городе, она жаловалась на азартные игры и пьянство, которые продолжались «с вечера воскресенья до утра субботы». Дам своей синагоги она называла «глупыми людьми». Она была грамотной и любила цитировать, часто неточно и с характерной для той эпохи орфографией, советы из современных романов Филдинга и Смоллетта, из сочинений Драйдена, Аддисона и своего любимца Поупа. Она предписывала «Сердцу», что «два утра в неделю до обеда должно быть полностью посвящено какой-нибудь полезной книге, кроме того, каждую неделю на это отводится час».
Она была озабочена поиском подходящей пары для каждого из своих семерых детей, и вопросы брака занимают значительное место в ее письмах к сыну. Она цитирует Сердцеедову небольшой стих, источник которого неизвестен:
Человек — первый счастливый любимец на земле,
Когда небеса наделили его способностью любить.
Бог его никогда не считал блаженным.
Пока женщина не сделала его счастье полным.
И, похоже, одним из самых больших ее разочарований стала неспособность ее дочери Рихи заключить брачный союз с Давидом Гомесом и тем самым войти в прославленный род Гомесов, хотя Давид, брат Даниэля, был старше Рихи почти на сорок лет. Она занимает кислую позицию, говоря о Давиде как о «таком глупом негодяе», и добавляет Сердцееду, что даже если бы Давид сделал предложение, они с Рихой все равно не приняли бы его, наверное, даже «если бы его состояние было намного больше, а я — нищая». Лучше вообще не выходить замуж, чем выходить замуж за этого негодяя, говорит она, и Рича действительно всю жизнь оставалась незамужней, что было тяжелым бременем для ее матери. Сам Хартси женился на своей двоюродной сестре, Филе Франкс, вполне удовлетворительным внутрисемейным способом.
Еще одним брачным несчастьем стал брак старшей дочери Абигайль, также названной Филой, с генералом Оливером де Ланси, который не только сбежал с Филой, но и крестил ее. «Боже мой, какое это было потрясение, — писала она Хертси, — когда мне сообщили, что она покинула дом и уже шесть месяцев замужем, я едва могу держать перо, пока пишу». Она писала, что «Оливер много раз посылал просить разрешения повидаться со мной, но я никогда не соглашалась... Теперь он прислал известие, что приедет сюда... Я боюсь его видеть, и как избежать этого, я не знаю». Это было непросто, поскольку Франксы и де Ланси жили по соседству друг с другом. Абигайль объявила, что приказала своей провинившейся дочери никогда больше не появляться у ее дверей, и сказала: «Я твердо решила, что никогда не увижу и не позволю никому из вашей семьи приблизиться к ней», но почти в следующей фразе добавила: «Природа очень сильна, и меня очень беспокоит, если она будет жить несчастливо, хотя это беспокойство она не заслуживает».
Судя по всему, переживания Эбигейл Фрэнкс были связаны исключительно с тем, что Оливер де Лэнси был христианином, и не имели никакого отношения к тем недостаткам, которые, как могло показаться, были в характере молодого человека. Современные члены семьи де Лэнси очень серьезно относятся к своей дореволюционной родословной, но, судя по отзывам современников, Оливер де Лэнси слыл отщепенцем, разбойником, пьяницей и — если верить источнику — убийцей. В то время говорили, что он женился на Филе Франкс из-за ее денег — значительного наследства, оставленного ей дядей Исааком. Вскоре после свадьбы, 3 ноября 1742 г., Оливер был обвинен в нападении на одного из родственников своей жены, Джуда Мирса, который был братом мачехи Абигайль Фрэнкс. Его и его друзей обвинили в том, что они напали на «бедного голландского еврея и его жену», разбили их окна и «поклялись, что лягут с этой женщиной». Используя нецензурную лексику, они предупредили супругов, чтобы те не выдвигали обвинений, поскольку де Ланси и его друзья принадлежали к известным нью-йоркским семьям. Позднее в том же году, согласно донесению губернатора Джорджа Клинтона, Оливер в
