Убийство в доме викария - Агата Кристи

Лоуренс ее успокаивал, умасливал, уговаривал; наконец Глэдисрешилась говорить:

– Если вы обещаете, что дальше не пойдет, сэр.

– Само собой, я никому не скажу.

– И меня за это не притянут к ответу в суде?

– Ну что ты!

– А хозяйке не скажете?

– Ни под каким видом.

– А если дойдет до миссис Пратт...

– Ни в коем случае. Ну, говори же, Глэдис.

– А вы уверены, что можно?

– Можно, уверен. Когда-нибудь ты сама будешь рада, чтоспасла меня от петли.

Глэдис негромко взвизгнула.

– Ой! Да что вы, сэр, боже упаси! Да ведь я слышала совсеммало и по чистой случайности, вы понимаете...

– Понимаю.

– Хозяин-то, он сердился, ясное дело. «Через стольколет, – так и говорит, – вы осмелились сюда прийти – это неслыханноеоскорбление». Что леди говорила, мне было не слыхать, но он на это сказал: «Яотказываюсь наотрез, категорически». Все я не запомнила, но они так ужругались, она у него что-то просит, а он – ни в какую. «Позор, что вы сюдаявились», вот что он еще говорил, и: «Вы не смеете с ней видеться, я вамзапрещаю». Тут я и навострила уши. Похоже, что леди собиралась кое-чтопорассказать миссис Протеро, а он боялся, как бы чего не вышло. Я себе иговорю: «Подумать только! Вот тебе и хозяин. Такой придира. А сам-то, может,коли во всем разобраться, сам-то он не больно хорош. Подумать только», –говорю. «Все мужчины одинаковы», – так я и сказала своему дружку послетого. Он не соглашался ни за что. Спорил, да еще как. Но он тоже сказал, чтоудивляется полковнику Протеро – он у нас и церковный староста, и с кружки глазне спускает, и в воскресной школе уроки дает. «Это самое плохое и есть», –я ему говорю. Сколько раз мне матушка говаривала, что в тихом омуте чертиводятся.

Глэдди умолкла, запыхавшись, и Лоуренс попытался тактичновернуть ее к началу разговора.

– А еще что ты слышала?

– Да всего ведь и не упомнишь, сэр. Все одно и то же. Разили два он сказал: «Не верю». Вот так: «Мало ли что Хэйдок говорит, а я неверю».

– Так он и сказал: «Мало ли что Хэйдок говорит»?

– Да, так и сказал. И еще сказал, что все это – сговор.

– А ты совсем не слышала, что говорила леди?

– Только в самом конце. Наверное, она встала и подошлапоближе к окну. И я слышала, что она сказала. У меня вся кровь застыла,ей-богу. Никогда этого не забуду. «Может быть, в этот час завтра вечером васуже не будет в живых» – вот что она сказала. С такой злобой. Я как толькоуслышала про убийство, так и сказала Розе: «Вот! Что я тебе говорила?»

Лоуренс задумался. Он пытался сообразить, насколько можноверить рассказу Глэдис. Она не врала, но он подозревал, что рассказ был сильноприукрашен и отшлифован после убийства. Особенно он сомневался в том, что онаточно передала последнюю фразу. Он опасался, что своим появлением на свет этафраза обязана совершившемуся убийству.

Он поблагодарил Глэдис, поблагодарил ее как положено,уверил, что никто не расскажет о ее проступках миссис Пратт, и покинул СтаруюУсадьбу. Ему было над чем поразмыслить.

Ясно было одно: беседа полковника Протеро с миссис Лестрэнджносила отнюдь не мирный характер, и он боялся, что об этом узнает его жена.

Я вспомнил о церковном старосте, про которого рассказываламисс Марпл, о его двойной жизни. Неужели и тут нечто подобное?

Мне очень хотелось знать: при чем тут Хэйдок? Он избавилмиссис Лестрэндж от необходимости давать показания на следствии. Он сделал всеот него зависящее, чтобы защитить ее от полиции.

Насколько далеко мог он зайти в своем стремлении еевыгородить?

Предположим, он подозревал в ней убийцу. Стал бы он,несмотря на это, защищать ее до конца?

Эта необыкновенная женщина обладала поразительным,неотразимым обаянием. Я сам всеми силами противился даже мысли о том, что онамогла совершить преступление.

Сердце говорило мне: «Она на это не способна!»

А бесенок в моем мозгу возражал: «Ну да, и только потому,что она на редкость красивая и привлекательная женщина!»

Как сказала бы мисс Марпл, такова уж человеческая натура.

Возвратившись домой, я угодил в эпицентр домашней трагедии.

Гризельда выбежала в холл со слезами на глазах, увлекла меняв гостиную и сказала:

– Она уходит.

– Кто уходит?

– Мэри. Она уже предупредила.

Честно говоря, я не видел в этом сообщении ничего ужасного.

– Что ж, – сказал я, – придется нанять другуюприслугу.

По-моему, это был совершенно естественный ход мыслей. Когдаодна прислуга уходит, вы нанимаете другую. Я не понимал, почему Гризельдасмотрит на меня так укоризненно.

– Лен, ты – бессердечное существо. Тебе все равно.

Вот этого я бы не сказал. Напротив, я чувствовал, что сердцемое встрепенулось от радости при мысли о том, что кончится эра подгорелыхпудингов и недоваренных овощей.

– Мне придется искать девушку, пока ее еще найдешь, а потомнадо будет ее еще вышколить, – сказала Гризельда, и в ее голосе слышаласьострая жалость к своей горькой участи.

– А разве Мэри вышколена? – спросил я.

– Ну конечно!

– Тогда, наверное, – предположил я, – кто-нибудьуслышал, как она все время вежливо говорит «сэр» или «мадам», и тут же решилпохитить у нас сей образец для всех служанок. Мне только остается сказать, чтоих ждет разочарование.

– Да не в том дело, – сказала Гризельда. – Никомуона пока не нужна. И никто ее у нас никогда не переманит, не беспокойся. Дело вее оскорбленных чувствах. Она очень близко приняла к сердцу, когда ЛетицияПротеро сказала, что она плохо вытирает пыль.

Гризельда часто поражает меня неожиданными заявлениями, ноэто оказалось настолько неожиданным, что я даже усомнился в его истинности.Никто на свете не заставит меня поверить, что Летиция Протеро снизошла до того,чтобы входить в наши домашние дела и попрекать нашу служанку за неряшливость.Это было совершенно не в духе Летиции, так я и сказал Гризельде.

– Не усматриваю ни малейшей связи между Летицией Протеро инашей пылью, – сказал я.

– И я тоже, – сказала моя жена. – Это вопиющаянелепость. Пожалуйста, поговори с Мэри сам. Она на кухне.

Мне вовсе не хотелось беседовать с Мэри на эту тему, ноГризельда – она удивительно энергична и порывиста – буквально втолкнула меня вкухню, прежде чем я успел взбунтоваться.